Вместе с приложением («Литература войны 1941-45 г.г.»  и др. ) передана в электронную библиотеку Максима Мошкова. Здесь книга предлагается без приложений.
 

Константину Богатыреву —другу, однокурснику, поэту, зверски убитому за то, что ни тюрьма, ни Московскийуниверситет (филологический изолятор) не смогли погасить в нем личности.

К московскому изданию "НаЛобном месте" - от автора.

«...- Мы всю советскуюлитературу спустили в унитаз! - с гордостью сообщил мне преуспевающий столичныйиздатель, многолетний в прошлом борец с «антисоветизмом» писателей, на«патриотическом счету которого и Варлам Шаламов, и Александр Галич, и ЛидияКорнеевна Чуковская.
«Патриотизм» его меняне удивил. Удивило другое: - Отчего вы туда же, заодно, спустили в унитази всю литературу, боровшуюся с советской властью не на жизнь, а на смерть?
 Ответил с усмешкой:
  - Кто боролся?С кем? За что... Рано вспоминать. Еще не все умерли...
   Тогда-тоя и решил положить эту книгу на ваш стол: всех палачей не переждешь..ГригорийСВИРСКИЙ, Москва, 1998 г.
 

СОДЕРЖАНИЕ:

Ефим ЭТКИНД.Искусство сопротивления.

Часть1.  НЕ СПРАШИВАЙ «ЗА ЧТО?!»

Главы:
       1. Государственный камнепад.
       2. Герои расстрельных лет. Эммануил КАЗАКЕВИЧ.
       3. Герои расстрельных лет. Виктор НЕКРАСОВ.
       4. «Затылком к ростомеру». «Помилованная» Вера ПАНОВА и приговоренный ВасилийГРОССМАН.
       5. Каратели. Александр Фадеев. Константин Симонов.
       6. Самиздат при Сталине (1945-1953)

Часть2.  «ЦВЕТЕТ В ТБИЛИСИ АЛЫЧА»
       1. Реанимация общественной жизни. Всполохи 1953 года.
       2. Подвиг Владимира ПОМЕРАНЦЕВА.
       3. Виселица, убранная цветами. (2-ой съезд писателей СССР.)
       4. «Булыжник - оружие пролетариата».
       5. Книги антисталинского года. «Литературная Москва», т.1
       6. Прозренья антисталинского года. Александр ЯШИН. «Рычаги».
       7. Осень антисталинского года. Даниил ГРАНИН. «Собственное мнение».
       8. Шумная осень антисталинского года. Владимир ДУДИНЦЕВ « Не хлебом единым».
       9. Классика антисталинского года. Владимир ТЕНДРЯКОВ. «Ухабы».
       10. Пора напрасных надежд.
       11. Каратели. Алексей Сурков и прочие.
       12. Воскрешенный БАБЕЛЬ.

Часть3.  ДЕСЯТИЛЕТИЕ СОЛЖЕНИЦИНА
       1. Два года полуоткрытых дверей. 1961-1962 г.г.
       2. СОЛЖЕНИЦЫН бессмертный и смертный.
       3. Фронт военный и фронт тюремный.
       4. Двухлетний ренессанс. Евгения ГИНЗБУРГ. Варлам ШАЛАМОВ.
       5. Паводок тюремного самиздата.
       6. Известные писатели, отброшенные в самиздат. Василий ГРОССМАН, АлександрБЕК, Лидия ЧУКОВСКАЯ.
       7. Мир современной русской фантастики и -трагический натурализм.
Братья СТРУГАЦКИЕ и - ВеничкаЕРОФЕЕВ «Москва-Петушки».        8.Жанр устных выступлений писателей. Последняя попытка вырваться из-подцензурного гнета. Константин ПАУСТОВСКИЙ. Михаил РОММ. Фрида ВИГДОРОВА.Степан ЗЛОБИН. Ефим ЭТКИНД. Григорий СВИРСКИЙ
       9. Каратели. Константин Федин и прочие.

Часть4.  ПРОЗА КРЕСТЬЯНСКОЙ БЕДЫ
       1. «Великая Криница» И. БАБЕЛЯ.
       2. Сергей ЗАЛЫГИН «На Иртыше».
       3. Борис МОЖАЕВ и Чингиз АЙТМАТОВ.
       4. Федор АБРАМОВ.
       5. Василий БЕЛОВ.
       6. Василий ШУКШИН.
       7. Каратели: от М. Шолохова до софроновых-грибачевых.

Часть5.  ЮБИЛИАДА
       1. Гвардия умирает, но не сдается. Бесславная кончина «Поэтического ренессанса»1956 года: Е. ЕВТУШЕНКО, А. ВОЗНЕСЕНСКИЙ и другие
       2. Молодая проза. Отход с боями. Потери. Облава на... Эзопа.
Василий АКСЕНОВ. И. ГРЕКОВА.Феликс КРИВИН. Юрий КАЗАКОВ.
       3. Разгром киноискусства.
       4. Убийство ТВАРДОВСКОГО - устранение последней помехи на пути «лучезарной»литературы.
       5. Магнитофонная революция. Булат ОКУДЖАВА. Александр ГАЛИЧ. Владимир ВЫСОЦКИЙи их последователи.
       6. Василь БЫКОВ.
       7. Владимир ВОЙНОВИЧ и Владимир КОРНИЛОВ.
       8. Владимир МАКСИМОВ.
       9. Новое поколение литературы сопротивления. Дети самиздата. АлександрГИНЗБУРГ. Юрий ГАЛАНСКОВ и другие. Андрей АМАЛЬРИК.
       10. «Осторожно капканы».
           1. Полицейская литература.
           2. Песня без слов.
           3. В шапочке, вывернутой наизнанку.
       11. Новое поколение литературы сопротивления. Дети самиздата. (Окончание)Владимир БУКОВСКИЙ, Эдуард КУЗНЕЦОВ, Анатолий МАРЧЕНКО, Владимир ОСИПОВ.Валентин РАСПУТИН

НЕОБХОДИМОЕДОПОЛНЕНИЕ
ПРИПОЗДАВШАЯКНИГА, КОТОРАЯ  НЕ ОПОЗДАЛА.
ВАСИЛИЙГРОССМАН. ЖИЗНЬ И СУДЬБА.
Оромане «Жизнь и судьба», стоившем Василию ГРОССМАНУ жизни: «Восемь минутсвободы».

СНОСКИ,ПРЕДЛОЖЕННЫЕ ВРЕМЕНЕМ.

Предсмертное письмо Александра Фадеева, опубликованное лишь через тридцать лет после самоубийства Генсека Союза писателей СССР.

"САМАРА - ГОРОДОК, БЕСПОКОЙНАЯ Я..."
"Грушинский" фестиваль авторской песни, запрещенный советской властью, по счастью, перед самой ее кончиной. И другие документы

ИСКУССТВО СОПРОТИВЛЕНИЯ
предисловие к изданию 1979г.

«... что такое высшее ораторскоеискусство? Это — искусство сказать всё и не попасть в Бастилию в стране,где не разрешается говорить ничего».
Аббат Гальяни. Письмо от24 сентября 1774 г.
«Мы так привыкли ко лжи,что порой не заботимся даже и о тени правдоподобия. Мы втягиваем в этуложь самих писателей, которые вынуждены говорить неправду, лгать, что называется,в порядке высокой дисциплинированности... Писатель принижен, ограблен всамом главном — в праве выступать со своими сокровенными мыслями и чувствамиперед народом, выступать ответственно, без участия некоей псевдотайнойинстанции, которая присвоила себе права все на свете решать за него, вымарывая,что вздумается...»
Так говорил Григорий Свирскийболее десятилетия назад, в январе 1968 года, на собрании московских писателей.Он — старый солдат, он-то знает, что бесстрашием бахвалятся одни лгуны:боятся все. Храбрец — тот, кто умеет скрыть свой страх и подавить его.Особенно страшно бросающемуся в атаку первым; пойдут ли за ним другие?Январская речь Свирского в 1968 году — одно из первых выступлений в туновую, уже послехрущевскую пору, когда слова опять (в который раз на нашемвеку) изменили значение и степень взрывчатости. Сказать в 1922 году: «Писательпринижен, ограблен в самом главном...» значило получить отповедь Луначарского,на которую можно было ответить язвительным пассажем в очередной статье;в 1928 году на вас обрушились бы вожди РАППа, обвиняя в буржуазности идаже контрреволюционности, назвали бы прихвостнем и внутренним эмигрантом,вы же очередную книжку опубликовали бы в другом кооперативном издательстве,ухмыляясь в усы; в 1934 году вас бы причислили к подкулачникам и, пожалуй,не приняли бы во вновь образованный Союз писателей; в 1938 году вас пыталибы на Лубянке, требуя назвать сообщников, — потом и вас, и всех расстрелялибы как членов какого-нибудь «Право-левацкого троцкистского центра», клеветавшихна советский строй; в 1941—1945 годах вы бы и сами ничего подобного несказали — и вам, и читателям вашим было не до того; зато в 1949 году васбы долго прорабатывали на собраниях, отовсюду исключили бы и назвали в«Правде» или «Литературной газете» безродным космополитом, беспачлортнымбродягой, холуем американского империализма, разжигателем холодной войны(все это, в случае вероятного ареста, обеспечило бы вам 25 лет лагерей);в 1956—1961 годах эту же фразу вполне доступно было опубликовать в тойже «Литературной газете» или уж во всяком случае в «Новом мире», не говоряо безнаказанной возможности произнести ее на любом собрании в Союзе писателейисойти с трибуны под шумное одобрение зала. Но в 1968 году это опять страшнаякрамола: не сажают, но душат. Не убивают, но истребляют.
Григорий Свирский знал,на что он идет, говоря своим собратьям правду без всяких обиняков. Заявляяоткрыто, что в наступившем 1968 году писатель «принижен, ограблен в самомглавном — в праве выступать со своими сокровенными мыслями и чувствами...»,он ставил своих противников в положение трудное: либо они не тронут егои, проявив терпимость, докажут, что он лжет; либо они его измордуют и темподтвердят правоту его слов. Собратья, ясно, избрали последнее: стали травить,душить, изгонять. Кто же победил? Они? Но ведь они только иллюстрировалисправедливость его утверждений (которые они же объявили клеветой!) и обеспечилиего, Свирского, моральное торжество. В том январе Свирский наговорил себена 25 лет (по шкале 1949 г.) или на вышку (по шкале 1938 г.). Времена всеже другие — несколько лет спустя пришлось уехать в эмиграцию. теперь онживет в Канаде, где природа, напоминает Россию, где север не менее суров,чем его Заполярье военных лет, но где он, писатель, вправе «выступать сосвоими сокровенными мыслями и чувствами»... Правда, в 1968 году Свирскийпродолжил эту фразу так: «... перед народом». Народа вокруг писателя нет.А ведь именно ему, миллионному читателю России, прочесть книгу ГригорияСвирского необходимо — для самопознания.
Подчеркну еще раз эти слова:«...в праве выступать...» Да, Свирский еще и потому вправе, что не дожидалсябезопасности, а начал свою речь — под огнем. Там, где хозяин в зале — генералгосбезопасности Ильин, где улюлюкает черная сотня, там не до риторики;эти обстоятельства «не читки требуют с актера, а полной гибели всерьез».В своей книге Свирский с восхищением говорит о подвиге Константина Паустовского,Владимира Померанцева, Александра Галича, Виктора Некрасова, Лидии Чуковской,Евгении Гинзбург. Я назову еще Григория Свирского: одним из первых кинулсяон очертя голову на штурм. Машинописную копию его речи читали во всех концахСоветского Союза и радовались не только мужеству оратора, но и победе справедливости.Назвав по именам литературных «наследников Сталина», Свирский воскликнул:«Мы требуем свободы от извращенной линии партии, безнаказанно осуществляемойвоинственными групповщиками... »
Таких слов мы давно не слыхивали!Ведь «групповщики» — они-то и есть партийные руководители советской литературы.И теперь, десять лет спустя, остались. Свирский оказался прав: если у властиони, тогда литература преступна. Но если судит Слово, уголовные преступники— они. О, еще будут они подавать прошения будущему Верховному Суду — считатьих политическими. Сделают ли им такую поблажку? Едва ли. Их целями былоне осуществление каких-либо теоретических программ, манифестов или доктрин,а удовлетворение корысти, похоти, властолюбия. Ради этих целей они всегдаготовы ограбить, оклеветать, убить. И ограбили — Василия Гроссмана, оклеветали— Солженицына, убили — Пастернака и Галича... Какие же они — политические?Впрочем, забегать вперед не будем. В свое время об этом поговорим: судить-топридется нам.
Да мы уже и начали: судоговорениеможно считать открытым. Григорий Свирский восстанавливает истинную картинулитературной жизни России послевоенных лет; без такой картины прения сторонневозможны. В сущности, его книга — широко развернутая речь 1968 года.Там были страсть, горечь, трагическое осознание того, к чему мы пришличерез почти четверть века после войны. Здесь — обстоятельное объяснениепроцесса, который привел охранительную литературу в тупик, а настоящую— к нравственному торжеству всемирно-исторического значения.
Исходная позиция автора— спор с утверждением, будто бы никакой литературы нет и не может быть:«... в тридцатые, сороковые и пятидесятые годы литературы у нас не было.Потому что без всей правды — не литература», — утверждает А. Солженицынв «Архипелаге ГУЛаг». Это мнение не ново, многие русские эмигранты первогопоколения прежде так и считали; к Солженицыну и теперь присоединились иные.Григорий Свирский энергично опровергает такой максимализм; он эффектен,но несправедлив. Об этом свидетельствует каждая страница в книге ГригорияСвирского. Но о том же свидетельствует история всех литератур. «... безвсей правды — не литература»— применим ли этот афоризм к золотому векурусской поэзии? В пушкинскую пору литература, кажется, существовала, авот до всей правды далековато было: главное событие эпохи — восстание декабристов— не получило отражения в романах, поэмах и драматургии; после разгромавосстания — кто писал о героях России? Разве что эзоповым языком, туманныминамеками, темным кодом. Это что же, вся правда? Пушкин написал о судьбедекабристов в стихотворении «Арион» («Нас было много на челне...»); этои есть — вся правда?
Или о крепостном крестьянстве— что читал о его жизни современник Пушкина? «Горе от ума», комедию, распространявшуюся] списках? Стихотворение Пушкина «Деревня», ходившее лишь в тогдашнем самиздате,о котором Пушкин в «Послании к цензору» (тоже неопубликованном) писал в1822 году:
Чего боишься ты? Поверьмне, чьи забавы — Осмеивать закон, правительство иль нравы, Тот не подвергнетсязакону твоему; Тот не знаком тебе, мы знаем почему — И рукопись его, непогибая в Лете, Без подписи твоей разгуливает в свете.
Другой пример — империяНаполеона III; в эту пору французская литература поднялась на уровень почтинебывалый: романы Флобера, новеллистика Мериме, поэзия Бодлера, ТеофиляГотье, Леконта де Лиля... Разве эти авторы сказали всю правду? Нет, онии помыслить не могли о той свободе слова, которой пользовался изгнанникГюго, клеймивший Вторую империю — в стихах своего «Возмездия» и в памфлете«Наполеон малый». Все же у французов эпохи Второй империи литература была,и даже — великая. Достаточно этих двух примеров, чтобы стало ясно: «...без всей правды не литература» — всего лишь риторическая фраза. Литературудушат, топчут, казнят, но она, меняя обличие, остается жива. «Гони природув дверь...»
При тоталитарном режимезаконы писания и чтения другие, чем в условиях свободы печати; Свирскийучит иностранцев читать произведения своих современников-соотечественников;это нелегкое искусство — им не владеют не только люди Запада, но и многиеземляки автора. Григорий Свирский вместе с читателем медленно, внимательно,проникновенно читает русские книги прошедших лет, и они поворачиваютсяк нам незамеченной стороной. Каждый из писателей, о которых он толкует,открыл, оказывается, какую-нибудь из проблем эпохи. Многие наши западныедрузья привыкли отворачиваться от советских романов: дескать, чего ждатьот сервильных авторов, которые лишь иллюстрируют партийно-правительственныерешения? Литература иллюстративная недостойна называться литературой. Таквот, Свирский демонстрирует нам одного за другим писателей, проникающихв глубь действительности и открывающих ее законы. Виктор Некрасов в первойже своей книге (1946) продемонстрировал не военную, а именно советскую,сталинскую тенденцию превращать живых людей в «винтики» и против нее взбунтовался.Вера Панова (в «Кружилихе») обнародовала черты «нового класса», того, окотором позднее так убедительно напишет Джилас. Вслед за ней Даниил Гранин(«Собственное мнение») «сорвал с нового класса последние покровы», показав«нравственное вырождение советской технократии».  Василий Гроссманоткрыл социальное размежевание общества, Владимир Дудинцев — характерныйдля режима «культ некомпетентности». Владимир Тендряков («Ухабы») с небывалойбеспощадностью обличает «враждебность руководящего слоя простому человеку»...Перечитайте вместе со Свирским этих авторов — вы убедитесь в его правоте.Настоящие писатели не только далеки от сервильности,  — подвергаясьсмертельной опасности, они честно выполняют свой долг перед обществом.Итог подбивают по той колонке, где стоят числа положительные, а не по той,где отрицательные или нули. Я мог бы сочинить другую, «Отрицательную историюсоветской литературы», и при этом рассматривал бы деятельность тех же авторов:написала же Анна Ахматова пошлые стихи о борьбе за мир. Осип Мандельштам— оду Сталину, Александр Твардовский — лживые панегирики коллективизации,Александр Галич — сценарий «Государственный преступник», Андрей Синявский— ординарно-советскую диссертацию о «Климе Самгине». Но Григорий Свирскийпоступил справедливо: он восстановил честь нашей литературы. «Новый мир»для него важен не горькими уступками, на которые толкала необходимостьвыжить, а немеркнущей заслугой перед прозой, публицистикой, критикой нашейэпохи, открытием таких авторов, как Владимир Тендряков, Федор Абрамов,Георгий Владимов, Владимир Войнович, Борис Можаев, И. Грекова, Василь Быков,Степан Залыгин, Василий Белов, Валентин Овечкин, Александр Солженицын.(Ведь можно было бы и «Современник», журнал Пушкина и Некрасова, оцениватьпо пробелам или компромиссам — это было бы вопиющим искажением истории).
Григорий Свнрский пересматриваетустоявшиеся репутации, и почти всегда это делается убедительно. Мало ктознает спокойно бесстрашного, исполненного солдатской гордости историческогороманиста Степана Злобина, или ослепительно талантливого, оставившего глубокийслед в своем поколении критика Марка Щеглова, или неподкупного и мудрогоКонстантина Паустовского, или неукротимого Владимира Померанцева. В каждомСвирский умеет увидеть личность незаурядную, в каждом оценить свойственныйему и только ему талант. Свирский не идеализирует Илью Эренбурга, не закрываетглаза на его уступки, слабости и даже пороки; но он радуется его бесстрашиюв ту решающую минуту, когда отказ повиноваться Сталину и подписать антиеврейскуюдекларацию мог стоить жизни, и радуется мемуарам «Люди, годы, жизнь», искупающиммногие прежние компромиссы. С другой стороны, Свирский, восхищаясь художественнымтворчеством Солженицына, не прощает ему опасно-узколобого национализма;под его пером Солженицын двойствен, трагически противоречив и все же единкак личность и писатель. В книге Свирского каждый талантливый человек талантливпо-своему, зато все подлецы подлы одинаково. Он благородно великодушенпо отношению к писателям, сохранившим преданность литературе, но безжалостенк тем, кого презрительно именует карателями. Читатель ~ не только западный— впервые увидит и литературных злодеев последнего тридцатилетия; Суров,Первенцев, Орест Мальцев, Сурков, Ермилов, Фадеев, Корнейчук, Карпова,Лесючевский, Эльсберг, Дымшиц,  Василий Смирнов — их не так мало,этих «тормозов» нашего литературного развития, преданно служивших своемуцека, который обеспечивает их визами за границу и похоронами с оркестром.
Григорий Свирский мог всеэто написать, потому что в нем совмещаются взволнованный и чуткий читатель,превосходный исследователь, весело-общительный собеседник, памятливый мемуаристи добрый человек. Не всегда его оценки совпадают с моими, порой ему изменяетлитературный вкус и проза его становится излишне «восклицающей», но всеже в этой книге доминируют талант, память и благородство. Особо отмечуважность ее как мемуаров активного участника собраний, обсуждений, застолий— таких документов литературная история сохраняет мало. Воспоминания Солженицына«Бодался теленок с дубом» снабжены подзаголовком «Очерки литературной жизни»;слова эти больше подходят к книге Свирского, который пишет не о себе, меньшевсего о себе, а именно о литературной жизни своего времени, о ее герояхи злодеях. Достоинство книги, в частности, в том, что автор всех их зналлично. Он передает разговоры вокруг каждого литературного события, а поройи необходимые для «живого контекста» анекдоты, эпиграммы, даже слухи. Какчасто все эти «атмосферные явления», окружающие писателей и их книги, пропадают!Благодаря Смирновой, Панаевой, Никитенко, Гречу мы знаем кое-что о литературнойжизни прошлого века. Благодаря Свирско-му останется в памяти атмосферапослевоенных лет века нынешнего. А в то время, когда двенадцатиступенчатаяцензура с великой неохотой пропускает рукопись в печать, устная литературнаяжизнь приобретает особое значение: в общественно-литературные события превратилисьу нас речи на собраниях, на похоронах, на банкетах, на защитах диссертаций,на обсуждениях рукописей или книг, на вечерах памяти писателей, на проработочныхзаседаниях в райкомах и обкомах. Все это — формы бесцензурной словесности,и то, что хоть часть ее удалось сохранить, — необыкновенно важно.
Но Григорий Свирский непростой мемуарист-записыватель. Он еще и исследователь, обладающий объективнойконцепцией литературной эволюции. Он еще и человек вполне определенныхфилософско-политических воззрений. Страницы, которые он посвящает анализуновейших националистических течений, содержательны и тенденциозны. ПозицияСвирского выражена и им самим, и двумя цитатами, которыми я завершу вступлениек его книге:
«Национализм так же разлагаетнацию, как эгоизм — личность» (Владимир Соловьев). «Национализм всегдаприводит к тирании» (Бердяев).

*) Ефим Эткинд - ученый -литературоведс мировым именем, автор капитального труда « Материя стиха»; в 1970-9Огоды профессор Ленинградского, Парижского, Берлинского Университетов