УТОПИЯ

В одном не заслуживающем доверия путеводителе по островам

...ецкго архипелага
Я прочел описание гигантского дерева, произрастающего

в единственном экземпляре
В стране под названием Метан
/Поскольку, как известно, есть Бутан, Катар и Тартар – имеется в виду

не соус -
Почему бы и не Метан, так, наверное, решил составитель этого

бедекера/
Это бесплодное, но плодоносяшее бессеменными плодами дерево
Имеет ствол, достаточный, чтоб вырезать в его толще,
Согласно подсчетам специалистов по жилищному кризису,
Тысьсотсепьстиквартирный дом.
Его корни, поскольку растет это дерево на острове, где никогда

не бывало дождя с тех пор как там сьсотсяццать лет назад
Воцарилась изгнанная откуда-то династия Сцепенидов
Первоцарствовавшие короли которой окончательно разогнали

мрачные тучи внешней опасности,
Его корни, поскольку растет оно, повторяю, на земле, давно /см.выше/

не орошавшейся ни дождем, ни искусственным путем
Корни его, надо, наконец, сказать, в поисках грунтовой воды,

коей тоже нет,
Уходят так глубоко в толщу земной коры,
Что проникают аж до нефтеносных слоев,
Отчего и дерево это питается, как вампир, горячей нефтяной кровью земли
Другие же полагают, что газоносный горячий гейзер

струит свой кипяток по капиллярным сосулам дерев
Горячее вечнозеленое дерево, плоды его уже вареные плоды,

похожие на мясо и ямс.
Это дерево обогревает остров уже сытьсотсят лет
И король из дома Сцепенидов / венгерского, гуннского, что ли

происхождения и, вроде бы, зороастрийского

вероисповедания/
Вкушает его плоды под обожающими взглядами верноподданных,
Обжигая пальцы, перекатывая во рту горячую кртофелину.
По вечерам же население устраивается на ночлег в кроне дерева,
Наподобие птицы-ткачика заворачивается на ночь в горячие листья,
"Как голубцы, как голуби, голубчики мои," – ласково говорит король.

копошащихся в листве подопечных
Чувствуют они себя прекрасно там, вдыхая нефтяной аромат,
И инспекторы летают вокруг, подобно монгольфьерам, поднимаемые вверх

постоянным потоком горячего воздуха.
Они наблюдают за исполнением правил общежития, которые, впрочем,

никогда не нарушаются,
Улыбаясь направо и налево выггядывающим из под листьев

счастливым засыпающим
Безвредным листоверткам, вполне антропоморфным представителям вида

хомо сапиенс, эректус, если угодно,
Счастливым туземцам, гордящимся своим баснословным деревом.
А вокруг вьются насекомые, которым тоже хочется тепла,
Мириады светящихся насекомых обволакивают крону дерева,
Обеспечивая надлежащее освешение,
Что вовсе не беспокоит население.
И кажется, что эти насекомые – что-то вроде электрического поля

вокруг людей, вроде каких-то свободных элементарных

частиц плоть от плоти людской.
А внизу, подогретый трубой, представляющей собой пригнутую к земле

длинную ветвь дерева
Стоит дворец короля.
И днем и ночью там праздник.

Джерси Сити,

1980

солнцем,
Заблестели цветные стекла /зеленое, фиолетовое, желтое/

дачного обиталища
Любителя крепкого приторного чая /на три четверти стакана в

серебряном, стиля "югенд", конечно, подстаканнике
В толстовке, подпоясанной узким ремешком,
Он стоял на крыльце и куоил папиросу – от слова "папирус",
Почему я и представляю его в египетской позе –
Туловище в фас, а лицо в профиль,
Одна шука опирается на перила,
Другая, согнутая, поднята вверх
И держит эту папиросу, происходящую от свертка папируса.
Такии мы его и застали,
Торопясь, ступая по мху или сосновым иглам,
Мы шли к нему, чтобы побеседовать
О судьбе человеческой,
Которая рещается на земле и в небесах,
в окопах и фанерных аэропланах, роняющих гладкие, тяжелые,

черные изделия черной металлургии и тяжелой

промышленности,
И в то время как сырые серые шинели, покрытые росой,
Источали усталый потный пар
Под лучами неуместного солнца,
Выходили из под пресса испещренные предсказаниями пещерного

будущего страницы,
Их авторы пытались воздействовать на нашу судьбу,
Сознательно или подспудно, каждый из них сочинял книгу судеб,

Первой мировой войны,
И женские слезы, пролитые на растворимые водой чернила поэзии,
Оплакиваюшей гибель.
Фамилия Щепкиной-Куперник, напоминающая фамилию Книппер-Чеховой,
Рука поэтессы с манжетом из черных /брюссельских?/ кружев,
Ее честная челка, цвета, конечно, воронова крыла,
И птицы, чьё присутствие на полях сражений,
Чьё собрание на полях сражений /и на полях этой страницы/
Единодушно голосовало
За институирование состояния войны в качестве дополнительного

штата в, казалось бы, укомплектованной

экологической общности,
В качестве /как галдели они/
Пятого времени года.
Сенокос високосного года,
Опасная, злоумышленная зрелость злаков,
Двадцать восьмое февраля, задним числом переполнившее

чашу терпения -
Так решали они на своем злорадном собрании.
Високосный век,
Седеющий висок высокого гостя,
Отмеченный компостером пули,
Выпущенной студентом, случайно исполняющим обязанности

ревизора книги судеб,
И струйка крови, удобно стекаюшая по заранее уложенному

на груди аксельбанту.


Как странно с нежностью толковать голубиным зобным звуком
О непережитых временах и люлях, погребенных до твоего рождения,
И, сидя на берегу мирового океана, греть веки закрытых глаз
Оставшимся после них вчерашним солнцем.

Г.Капелян, 19 октября 1980 г.






Божественно болела голова
Под солнцем пламенной Колхиды
Должно быть как у Зевса на Олимпе
Перед рождением Афины
Перед тем
Как мраморная скорлупа
Разверзлась
Исторгнув взрослую богиню
Уже в доспехах шлеме и с копьем
Оставив пораженного параличом громовержца с пучком заржавленных

молний в кулаке
Божественно болела голова
Слова
Утесненные уплотненные в темнице черепа
Стиснутые как зубы слова не прочесть взглядам закрытых мраморными

веками глаз
Обращенных внутрь черепной коробки
В молекулярную пороховую тьму черную перченую и соленую
Не прочесть печать поверх печати
Как удалось на Патмосе
Анахорет в голодном экстазе
Заглатывал расслаивающийся фолиант
Пергаментный сэндвич в шестьсот шестьдесят шесть этажей
С телятиной переплета
Эпилептический апокалипсис на колесах
По лестнице одесской скатывался вспять
В Понт громокипящий
Бурлило античное варево
С ионическими макаронаыи и дорическими трубчатыми костями
В черепках пифосов фосфоресцировала морская тварь
Пары всемирного трудового пота
Поднимались к небесам
Выброшенный с парохола современности
Какой-то пушкин с бакенбардами на жабрах
Дрожа одежду разложил для сушки на песке
Под солнцем пламенной Колхиды
Ему еше предстояла вивисекция
Серафим о шести лезвиях
Еще не появился в безукоризненных без трещин и морщин небесах

1978 - 1980

ощущениями.
Эмпирнческое распознавание является исходной и конечной точкой

на пути исследования запахов.
Замена обоняния любым другим из оставшихся четырех чувств

вряд ли целесообразна.
Не будем спорить о том, в какой степени поможет созерцание,осязание,

прослушивание или дегустация каких-либо обладающих интенсивными

запахами образцов в исследовании природы тех летучих

соединений,которые...
И,раз уж мы коснулись этой темы, давайте оставим её,
Поскольку прикосновения достаточно, чтоб перейти к теме прикосновений.
Прикосновения бывают, если мне не изменяет память, по крайней мере

стольки-то сортов.
Классифицируя прикосновения, надо прежде всего распределить их

по родам соприкасающихся поверхностей.
В первом томе исследования о прикосновениях будут помещены случаи

с неодушевленными предметами, прикасающимися к таковым же.
Во втором – характеристика прикосновений неодушевленных к одушевленным.
В третьем – наоборот.
Нетерпеливый читатель начнет с четвертого тома, и, будучи последовате-

лен в своем любопытстве, отыщет соответствующую характеру его

любопытства главу.
И там он наткнется на ссылку, которая отнесет его к трактату

о любопытстве, написанному в помощь тех, кто хочет, в конце кон-

цов, разобраться, что им движет.
Любопытство же,имеющее различные истоки, в зависимости от них,

направляется по самым разнообразным руслам.
Иные из этих русел уже высохли, что не исключает возможности

их внимательного исследования.

Нью Йорк, сентябрь 79







Стояло индейское лето в Америке.
Уже в который раз за последнюю осень стояло индейское лето

в Америке.
В Америке, куда сюда убежали все гимназисты, они были

застегнуты до горла, они были застигнуты по горло

с орлами пуговицы пыльного мундира.
Мыльного пундира.
Дайте, говорит он в лавке продавцу – фанерное строение,

нагретое солнцем индейского лета в который раз
дайте, говорит, мне мыльного пундира фунта полтора.
Гимназисты неказисты, они прыщавы и пишут стихи в пыльной

тетради.
Все убежали гимназисты и теперь никто их не установит

и не уследит.
Ямщик никуда не спешит, напрасны призывы не гнать лошадей.
В который раз убежали в Америку стихи как семена одуванчика

неискоренимы и никто не уследит их неразумный полет

в безвозмездное пространство.
Их десант незаметный и бесполезный чреватый

горьким молоком первых детских

опытов.
В резервации поэтов как на Галапагосских островах

собрание игуан.
Среди них королевский игуанодон молчал гигантский игуанодон.

Джерси Сити, Нью Джерси, осень 79.

В ванной, обитой изумрудно зеленым водоотталкивающим плюшем,
Тело белое Леды –
Руки закинуты за голову,
Обнаруживая безукоризненные, как ложкой выбранные выемки подмышек,
Отполированные бритвой "Ремингтон".
А лебедь деловой,

Одетый, впрочем, пингвином в
Буксуя на кафельном полу,
Непадаюший, антимагнитный,
Как Фред Астер,
Фаллическую шею целил
В пешечку, отороченную розовым рюшем
И порослью кокосовых волос.
За дверью же ворчал соперник,
Вымытый шампунем,
Перламутром отливая,
Полиэфирное созданье,

– болонка или, может быть, пекинуаз:
Она сидела на подушке, положенной на пьедестал,
Над нею возвышалось изваянье
Полупрозрачного, как нейлон, мрамора:
На срубленном стволе колонны
Стоял на пальце
Эрот с противозачаточным колчаном
И метился в портрет Рудольфа Валентино, президента США.
На небо чистой бирюзы
Уж подали дессерт из взбитых облаков,
Политых сиропом безотказного заката.
В кургузом самолете кожаный пилот,
Как гамадрил, обрызганный деодорантом,
Писал на небе дымом мадригал
Лосьону для искоренения волос.

1980

птеродактилем расправляющи

слежавшиеся кожаные тяжелодряблые крыла
Годные на переплеты его же книг
Мы начнем сызнова городить

славяногреколатинский частокол русской поэзии
Ибо корил его проросли сквозь толпу земной коры головного мозга
Туда где я вверх ногами или может быть вниз головой
Очнувшись уже не спрашиваю "где я"
На двуспальной карте полушарий
Протянув руку не впервой обнаруживаю
Вместо Таганрога
Тринидад и Тобаго

1980