3. "Пустое я." Демонстрация ядерной идеологизации.

"Пустое я" находится на поверхности, но оно не есть поверхность. Однако нельзя сказать - "пустое я" лежит на поверхности", поскольку тогда можно предположить, что "пустое я" иноприродно поверхности, наложено на нее. "Пустое я" - это не поверхность и не лежащее на поверхности, - это то место, которое лежащее на поверхности занимает на поверхности. Подобно тому, как буквы, написанные на стекле, занимают место на поверхности стекла - то, о чем мы говорим, не занимает места стекла и не отождествлено с поверхностью, не является записью на стекле, но тем местом, которое занимает запись.
Таким образом, "пустое я" постоянно и непременно невидимо и скрыто с одной стороны, так как стоит заслоняющей его записи исчезнуть, исчезает и само "пустое я", - запись более не занимает определенного места на поверхности, а следовательно "пустого я", которое и есть место, нет. Итак, "Пустое я" пребывает только скрыто и заслоненно, но с другой стороны и совершенно открыто, являясь с начала и до конца известным, так как контуры его непременно совпадают с открытой записью. "Пустое я" открыто, но прочитать его нельзя – оно не есть запись, не есть первое лицо текста, не есть графизм, не есть означающее первого лица , а только лишь то место, которое все перечисленное занимает на поверхности.
Эта поверхность и есть собственно неизвестное, как тотальный литературный фон, то есть поток побочных продуктов взаимосоотносящихся процессов текстообразования, корректируемых через спецификаты оформления и хранения текстов (очевидно, что хранение текстов - это один из планов их становления).
Итак, поверхность, на которой записывается первое лицо текста, точнее означающий его графизм, инкриминируется как поток побочных продуктов вышеназванных процессов, поток побочных продуктов текстообразования, которые возникают и распадаются прежде чем их возможно описать и распознать размеры и характер их влияния. В "пустом я" эта поверхность, обладающая мерцающими проявлениями то в качестве известного, то в качестве неизвестного (а то, "о чем нам точно известно, что нам неизвестно, известно ли оно нам или нет," мы обычно называем неизвестным), фрагментирует себя как абсолютно известное, как пустой предел очевидности.
Итак, на срезе потока побочных продуктов, с начала литературы, записывается означающее первого лица – и то место, которое эта запись занимает на срезе, составляет "пустое я". Само по себе, оно недискурсивно, - хотя и описывается через дискурс. Как "правильная" ядерная идеологема, оно не имеет ни голоса, ни прочтения, ни вариантов, ни интерпретаций, ни амбиций, ни отношений. Все перечисленное относится к спецификатам зазоров разрывов и купюр. "Пустое я" не зазор и не образует зазора.
Это не субстанция, а только та точка, тот предел, который стоит в конце той достаточно специфической дедуктивно-редуктивной цепочки, которую мы называем индивидуацией "по западному типу".
Если воспринимать индивидуацию как своего рода исследование, как поиск, редукцию, и проводить ее последовательно, бесстрашно и без ошибок, то она упирается в "пустое я", как в единственно ясную точку за пределами языка, контурно определенную языком с одной стороны и парадоксально пустую и бесконтурную с другой.
"Пустое я" - это та точка за пределами языка, где нет ничего кроме языка, но нет и самого языка - есть только отсутствующий (заслоненный)след письма, место занимаемое записью.
Однако, индивидуация на самом деле не производится "без ошибок", как сказано выше. Реальная цель индивидуации - ошибки, дефекты идеальных процессов редукции, а не "пустое я". "Пустое я" не может быть целью. Цель индивидуации - через авторизированное перверсирование редуктивно-дедуктивных цепочек, конкретизировать общее первое лицо текста за счет описания стилевой и методологической специфики его размещения в тексте, то есть кристаллизация индивидуального набора перверсий и библиографий этих перверсий.
Поэтому идеальный редуктивный итог индивидуации - "пустое я" - воспринимается как предел деиндивидуации.
Итак, можно еще раз, с полным правом, сказать, что "пустое я" занимаемо записью, но не есть запись, "пустое я" - это фрагмент среза побочных продуктов текстообразования, занимаемый записью означающего первого лица текста.
Ядерная идеологема "пустого я" может быть утилитарно оформлена как опорная, референтная точка абсолютно известного по отношению к другой ядерной идеологеме "неизвестное" с ее последующей возгонкой в "Неизвестное". Опираясь на прочность и "пустую очевидность" этой идеологемы "пустого я", мы можем позволить себе приступить к следующему методологическому витку медгерменевтической "идеологизации неизвестного", витку, озаглавленному ЗОНА ИНКРИМИНАЦИЙ.

следующая глава