KNIGA КНИГА
"Берешь книгу -
Видишь фигу!"
Каких только книг не было, начиная с Остромирова! Круглых, по-моему, и
треугольных. Все пропорции прямоугольника уже были использованы. От книг,
накарябанных на зернышке /полагаю, граната/ до высеченных в скальном массиве. И все
же суть книги - не изменилась.
Что есть книга?
"Мысль заключена в письмена
Письмена в листы
Листы в переплет
Сиречь в книгу
А вкупе все - вивлиофика"
/Из стихов Емельяна Шишкова/
О советской книге говорить - грех, хотя культура книги, с до Петра начиная,
процветала и процветает в России. Естественно, современная книга безобразна
en masse. Но она и преследует, в большинстве, цели не эстетические, а политические.
Особенно страшны были книги Сталинского периода, на которых мы выросли. От
серо-безликих - до помпезно подарочных, книги эти, как нельзя лучше, отражали
эпоху.
С хрущевской оттепели началось: в полиграфию полезли художники. Старики,
духом воспрянув, выдавали новые. Рабле и Успенский Бориса Крейцера, выставленные
в 6О-х в ЛОСХе, сразили и поразили меня: харя Гаргантюа в разворот на мешковине,
"Ты и твое имя" газетным коллажем - такого я еще не видел. Подоспели и новые
силы: книги Епифанова, Селиверстова, Бисти, Збарского.
Прибалтика, не затронутая первыми годами соцреализма, быстро оправилась,
и пошел белым по черному резать гравюры Красаускас /к Межелайтису и другим/, да
там много их было, только все книги - не по русски! Сейчас вот получаю изысканнейшие
издания классика эстонской поэзии , профессора Йейля, Алексиса Раннита -
и здесь, на чужбине, сохранилась в строгом и суховатом изяществе культура скандинавской
книги. Одно удовольствие подержать в руках! И что любопытно: характерная
для прибалтов и Севера игра серого с линией /что в Ленинграде проявилось у
долго жившего в Риге офортиста Валентина Левитина/. Но Раннит /и книги его/ будет
у меня в 4-м, петербургско-ингерманландском томе.
В Москве книга стала кормушкой. Все ныне ведущие художники "нон-конформизма" -
подрабатывали книгой. В основном, разумеется, в более грамотных научных
и научно-фантастических издательствах: Юло Соостер, Инфанте, Кабаков, Янкилевский,
Пивоваров, Брусиловский - это те, кого я знаю и люблю /исключая, пожалуй,
Брусиловского/. Особенно славился московский "ДЕТГИЗ", где печатался Сапгир в
оформлении Стацинского, Молоканова, Гороховского, Елисеева, Пивоварова, Курчевского
и Серебрякова, Зальцмана, Монина - многих и не знаю, да и эти - фифти-фифти,
половина говна. Многие детские книги были просто прекрасны.
Ленинградский "ДЕТГИЗ" был поконсервативней. Когда мы с А.Б.Ивановым пришли
с нашими "Китобоями","Кочегаром", "Фотографами" и "Музыкантами"/четыре книги
за пару месяцев!/ по рекомендации Дара в "ДЕТГИЗ" /в начале 1973/, редактор
Дора Борисовна Колпакова сказала нам с затаенным ужасом: "У нас даже есть свой
левый художник, Светозар Остров!" Наши книги не были ни левыми, ни правыми, про
67
сто веселыми и красивыми, и потому, ясное дело, не прошли. Ну, не больно-то и
хотелось! 2 оригинала книг я сбагрил за границу, где они тоже никому не нужны,
разве Нортону продать. Издают здесь такое же дерьмо - что Виктория Ровнер, что
Нинель Воронель /хоть Нинель и с Бауэром!/.
Словом, не пошли наши книги. Тогда я уже не для детей, написал "Последнего
точильщика", которого подарил Шемякину /см. в его каталоге/. А впрочем, где
вы увидите этот каталог? Привожу, благо коротенькое:
|
|
Мясник на колоде конину рубил.
Мясник на конине топор затупил.
Он фартук снимает и басом кричит:
- Точильщик, точильщик, топор заточи!
- Пока до поры,
Точу топоры -
Чтоб туши рубить,
Старушек губить!
|
Дальше не пошло, но и так все ясно. Не "ДЕТГИЗА" для.
А в 64-м году познакомился я с Володей Медведевым. Приволок его Баталов,
явившийся покупать мебеля к моей бывой супруге. Представляется: "Баталов!"
"Кузьминский", - говорю. А потом начал: "Покупаю! Покупаю!", и тычет пальцем, куда
ни попадя. Ах, ты, думаю, сука - покупаешь, а мы продаем! И жена его, Гитана,
цыганка, цирковая наездница /она в 25 лет на пенсию вышла, поскольку на манеже
была - с 5 лет!/ рядом мурлычет: "Алёоошенька, ведь я же ничего не понимаааю,
ты уж сам решай!" А тот все покупает. Подарил я ему сотен пять отливок камей -
ванну и сортир украсить, не продавать же! А потом - смотрю, смотрю на него: "И
где это, говорю, я вас видел? Вроде, вы на кого-то похожи, на актера какого-то!"
У Алеши челюсть отвисла, а Медведев хохочет. Медведева я полюбил, да еще и до
этого, за "Треугольную грушу". Он еще сделал блестящую "Музыку" Винокурова, а
в сборник Роба Рождественского - сам мне говорил - фото живого СТУКАЧА влепил,
под стихами о "прислушивающихся"! Стоит там, друг, под балконом, пальто с барашковым
воротником, шапка такая же, спиной, ноги расставил, руки в карманы упер.
Потом-то я их насмотрелся, а тогда было внове. Хулиган, однако, Володя! Подарил
ему кучу лубков, поскольку говорили за них и за Родченку-Лисицкого, а он мне –
Андрея и Роба, надписав. Тогда он был художником, но уже, начиная с компромиссной
Ахматовой /с Модильяни которая/, сошел, полагаю, на нет. С 60-х о нем и не
слышал, разве от Анюты, с которой у него был роман.
Отчим Анюты, Роман Альбертович, "чайник", менял первоиздания 10-х на новых:
Збарского там, и прочее. Кому-то, однако, надо и новых сохранять, хотя и
тиражи у них - миллионные! /"Треуголка", к примеру - 50 000/.
В Ленинграде же - делал блестящие вещи Шемякин. Помимо неопубликованных
иллюстраций к Эдгару Аллану По, Шарлю Бодлеру, Гоголю и Достоевскому /последние,
вроде, хранятся в музее Достоевского, там много чего из новых/, единственные 2
книги, которые Шемякину удалось оформить и увидеть, были сделаны перед самым
его отъездом. Одна из них проскочила незамеченной, Я. и Ч. Центкевичей, "Человек,
которого позвало море", с польского, книга об Амундсене /Гидромеорологическое
издательство, Л., 1971, тираж - 60 000/, где Шемякин продемонстрировал свое
увлечение искусством чукчей /я ему потом книгу Богораз-Тана,"Чукчи", в микрофильмах,
в Париж через Техас переправлял!/, а главное - ухихикивался: насовал МАСОНСКИХ
знаков на советскую обложку /когда ВСЕ книги про масонов запрещены - почему
бы это, а?/. Но внутри иллюстрации тиснули на той же газетной бумаге, отчего
68
они невероятно проиграли в качестве /нужна бы - меловая!/. Но художник у нас не
выбирает бумагу, а если и выбирает – то, как со второй его книгой, "Испанской
классической эпиграммой" /в переводе ученика Т.Г.Гнедич В.Васильева/ - книга-то
получила какие-то там призы, треть тиража за кордон пустили, но на весь тираж
не хватило зеленого голландского заменителя кожи, выбранного Шемякиным, и остатнюю
часть - пустили в белом советском дерьмантине! Книга эта на прилавках и не
была. Шемякину, и тому, "авторские" копии - я доставал через знакомых и друзей,
всех пограбил! У жены была - у жены отобрал: автору же - нужнее! Эскиз, жене
подаренный, к одной из иллюстраций, у меня кто-то – при пересылке /или все еще -
там?/, но интересно было наблюдать, как Шемякин трансформировал свой стиль - от
немецко-гофмановского Петербурга - к "Галантному веку" Петра и Екатерины /серия
гравюр/ - потом некий экивок в сторону Франции /изыск на имевшемся у меня эскизе/
и - огрубление тех же форм в испанской эпиграмме. Есауленко назвал Шемякина
"музейным" художником /помимо рабочего-оформителя в Эрмитаже: "Мальчики, отнесите,
мальчики передвиньте, мальчики, расчистите снег, мальчики, выбейте тапочки
и т.п."/ , Шемякин весь в искусстве прошлого, всех веков и народов - в Вене водил
меня по Египту - это была экскурсия! Свой метафизический петербуржский стиль
он создал, но "Аполлон-77", предпринятый нами двумя - требовал принципиально
другого решения, путем обилия и разнородности материалов и на мой /и не на мой/
взгляд, не получился. Редактора не было на Мишу! Как в Союзе.
Здесь уже Шемякин оформлял, помимо всякого говна /по дружбе/, вроде
Бетаки-Глезера-Терновского-Синявского, еще и Хвостенко. Книга Шемякина с Хвостом у
меня приводится в материалах Хвостовых. Это уже не книга, а произведение искусства,
альбом. Я-то знаю, что Шемякин использовал тексты Хвоста для иллюстрации
трансформации своих метафизических идей, но читатель не знает. Книга эта, если
сравнивать примитивно /читателя доступно для/ - вроде серии рисунков быка у
Пикассо - трансформация от реалистического изображения до беспредметного. Только
тут - не бык, а идеи. В конце уже имеются просто символы /интересно их бы сравнить
с символическими знаками Ильи Бокштейна, но я не спец и не эксперт/. Здесь
уже бумагу Шемякин выбирал сам.
Далеко нам еще до коллекционных изданий Ильязда /Ильи Зданевича/, Марка
Пессена и Дитера Рота. Ни денег, ни меценатов. И поэтому Анри Волохонский карябает
на медных досках свои стихи, вместе с художником Путовым, которые потом -
"тискают собственноручно" тиражом 100 копий, Или просто пишет от руки затейливым
почерком, а потом на сером картоне печатает Xerox'ом. Вот и все возможности.
А идеи есть.
Вилли Бруй с Капеляном создали полиграфическим путем "просто книгу", Об
этой книге и пойдет речь. Я знал Вилли Бруя, как блестящего графика, еще по "Лавке
художника" в Ленинграде. В середине 60-х видел там его черно-белые беспредметные
композиции в духе Габо, которые, как день-ночь, отличались от приглаженной
серятины членов Комбината и ЛОСХА. Запомнил навсегда. И уже здесь, увидел
его книгу "EX ADVERSO", на титульном листе которой значится: "Изготовлено
ручным способом девять копий. Ленинград 1969." На заглавном: "Инвенция и
исполнение - В.Бруй. Междусловие - Д-р Грабов." В Париже ее тиснули тиражом в
100 копий, и Вилли подарил мне экземпляр №71. Казалось бы, после Родченко-Лисицкого,
после "Гауст Чаба" Варвары Степановой - ничего больше и не придумаешь, разве
в развитии и трансформации традиционных форм, но эта книга - поразила меня.
Помимо объемной графики Бруя, тут еще и совершенно концептуальный "Текст, не
предназначенный для чтения" Грегори Капеляна /он же - Д-р Грабов/. Книга абсолютно
современная и здесь, в антологии, она у меня воспроизводится целиком, равно и
некоторые другие текты Д-ра Грабова.
Однако, это, все-таки - книга.
|
