104





А СУДЬИ КТО?
"А судьи кто? Они в промхозе, хозяйственники все."

/Олег Офенский, "Песня над озером", в сб. "Лепрозорий- 23", Ленинград, 1975/

"Эти проклятые старики - да по- разит их Аллах! - никому не да- ют покоя из-за своего зла и нет у них день-деньской другого де- ла, как злобствовать и ссорить- ся ... - с одного деньги тянут, другого оскорбляют. И еще есть у нас ... проклятущий старик, паскудней его не найти на всей земле, и эти пятеро стариков по паскудству - одна шатия, и похо- жи друг на друга, словно навоз из одной кучи."

/"Халиф на час", пер. М.А. Салье, Москва, 1961, стр. 33/


По-моему, это портрет Бориса Филиппова: "... Одним словом, никудышный человек. Готов повздорить с собственной тенью и сам себе в бороду вцепиться! Вот он каков, этот проклятый, и рожа у него гадкая, противная, словно обезьянья морда." /"Халиф на час", стр.33/ Или Седыха. Или Иваска. Или Рафальского-...ского- М.Сергеева, все они на один лик схожи. Или Струве-старшего. Вот уже четыре.
Но кто же "пятый старик"? Хотя вполне довольно и четверых. Это они, и редактируемые-курируемые ими газетки и создают, так называемое, "общественное мнение". И не попрешь. Газетки-то - ихние. Так, высочайшим повелением Цвибака-Седых, со страниц "Нового Русского Слова" исчезли имена злоумышленников Лимонова и Бахчаняна, ДАЖЕ В РЕЦЕНЗИЯХ! Чем же провинились они?
Ведь поджог-то редакции "Нового Русского Слова" лет пять назад - совершил я, как и признался в том письменно, "телепатически из Техаса, через канализацию, поскольку пожар начался в кабинете главного редактора, где стоит унитаз для редактора, страдающего старческим недержанием."
Седых справлялся у бывого моего шефа по Институту Русской Культуры: "Кузьминский, он что у вас - сумасшедший?" Действительно, сумасшедший. Ну кому из нормальных людей придет в голову писать уважительные письма Седыху, пытаясь растолковать ему разницу эстетик и поэтик первой-второй и третьей эмиграций? Однако ж, пытался.
Втуне. Расстриженный монах Салатко-Педрище /он же Перелоев или Перелешин/, специалист по дракуловедению /был жуткий базар на страницах НРС - граф был вампир Дракула, или барон? А не один ли хрен?/, прочтя тексты христианствующего Олега Охапкина, отметил какие-то неточности по части церковной службы. Стихов он не заметил. А то, что в церковь мы ходим урывками, тайком в стране победившего атеизма - это ему невдомек. Не колышет.
Но кто же, все-таки, они, эти зловредные старцы? Полвека назад, в 1934 г., Ильф и Петров писали о секретаре Бунина, в будущем писателе и редакторе, Седыхе: "Вдруг счастье привалило. Бунин получил Нобелевскую премию. ... Вместе с



105




лауреатом в Стокгольм отправился специальный корреспондент "Последних новостей" Андрей Седых.
О, этот умел радоваться!
Международный вагон, в котором они ехали, отель, где они остановились, белая наколка горничной, новый фрак Бунина и новые носки самого Седых были описаны с восторженностью, которая приобретается только полной потерей человеческого достоинства. Подробно перечислялось, что ели и когда ели. А как был описан поклон, который лауреат отвесил королю при получении от него премиального чека на восемьсот тысяч франков! По словам Седых, никто из увенчанных тут же физиков и химиков не сумел отвесить королю такого благородного и глубокого поклона.
И снова - что ели, какие ощущения при этом испытывали, где ели даром и где приходилось платить, и как лауреат, уплатив где-то за сандвичи, съеденные при деятельном участии специального корреспондента "Последних новостей", печально воскликнул: "Жизнь хороша, но очень дорога!"
/Ильф и Петров, СС, т. 3, "Россия-Го", стр.342-343/


И это единственное найденное упоминание писателя и издателя, спецкора и редактора, секретаря и спутника Бунина в русской литературе.
Здесь же, в Америке, литература контролируется и курируется им САМИМ. Как жалок был "плач на лужайке" и крохоборное побирательство редактора сгоревшей ежедневной русской газеты /похоже, подожженной им самим - поскольку, в первую голову, "сгорели чеки", а потом уже пострадала редакторская корзина и типография/ – доброхоты из всех трех эмиграций начали слать из хилых своих сбережений на миллионера-погорельца - и брал, не брезговал!
Печатает, в каждом, почитай, номере печатает тупые и желчные "Мысли нараспашку" профессора /а судьи - кто?/ Бориса Филиппова, признающегося публично, что "не может запомнить" "Дыр-бул-щыл" Крученыха - профессор русской литературы!
Даже политик Лев Троцкий - и тот безошибочно цитирует этот поэтический манифест футуризма /см. Л.Троцкий, "О футуризме", стр. не помню/, но профессору это знать не обязательно. Ему не за это деньги платят - и американские славик департменты, и Седых. Платят за рот гниющий, за поэтическую и художественную импотенцию - ведь "свой" же, свое, родное. Возражений - не печатают: свободная страна, свободная пресса - хочу, печатаю, хочу - нет!
И после этого говорить об "общем языке"? С КЕМ?
Приводимая далее статья-ответ Вячику Завалишину - отвергнута Мишей Моргулисом /издателем "Лит. Курьера"/ не отвечена спортивным комментатором Е.Рубиным /ныне редактором "Новой газеты"/ по причине упоминания страшного имени:

Ц В И Б А К!

Он же - Яков Моисеич Седых. Говорят, один из новых редакторов новых газет - стоял перед ним на коленях /пощажу Сережу, фамилию не упомяну/, замаливая выступления против незыблемого авторитета секретаря Бунина.
Ну, мне замаливать нечего. Я же - сумасшедший. Да и Бахчаняну ни к чему. Его же, согласно директивам Цвибака-Седыха, в литературе и культуре - НЕТ. Но зато в "Ста однофамильцах Солженицына" /"Ковчег" №5, стр. 56/ Бахчаняном опубликован портрет голожопого младенца с подписью: "Андрей Солженицын /теперь ЦВИБАК/" - и это второе появление Цвабака-Седыха в русской литературе.

Остальные - Иваски-Филипповы-Струве - в литературе не числятся, но зато они ее преподают.

В дополнение - приводится авторский текст "Цыцки Яши Цвибака", с литературным ругательством "ебубунина" /созданным совместно с А. Б.Ивановым, под планом/, поскольку Цвибак его явно не напечатает.
Сам издам.



106



ЗДОРОВО, ДЯДЮШКА!

В.Завалишину



Конфликт между первыми двумя и третьей эмиграцией это не проблема "отцов и детей". Согласен, по возрасту иные годятся нам в отцы /если не в деды/. Почему "имеют право учить". Но по ЭСТЕТИКЕ - они, скорее, троюродные дядья, о существовании котрых мы и не подозревали. И, честно скажу, не пеклись.
Но ведь навязываются же! И не мы к ним, а они - к нам.
Читаем:
"А ведь в советском самиздате недавно вышел сборник стихов Игоря Чиннова, перепечатанный из эмигрантских периодических изданий /какой эмиграции, не указано, но сомневаюсь, что первых двух - ККК/, если бы составители сборника знали, что есть такой ученый, как профессор Проффер, то они бы, возможно, отказались переиздавать в Советском Союзе стихи Игоря Чиннова." /Вяч.Завалишин, НГ, май 1- 7, 82, стр.29/
Ну, к г-ну Профферу у меня еще хуже отношение, чем у Вяч. Завалишина, но и к Чиннову, которого завозили в Ленинград еще в 74-м американские профессора- слависты – тоже.
Еще до, еще в 68-м, услышал я там впервые "зарубежный" русский язык. Пахнуло чистотой, ностальгией и ... мертвячинкой. То же было, когда читал я Чиннова. А когда попал в покойницкую на Толстовской ферме /где полгода прожил в "библиотекарях" на харчах и за комнатушку/, то стало дышать совсем уж некуда. И не от людей, по большинству истинно дивных и несчастных, обоих двух эмиграций, а от стоялого болота языка и КУЛЬТУРЫ.
Культуры не той, которую они создали /этой я, перерыв всю, по-свински запущенную, а великолепную библиотеку - и в глаза не заметил/, а той, за которую заставляли цепляться и нас. Будто полные собрания Л.Н.Толстого, старательно собираемые престарелой дочерью /о покойниках.../, не есть в каждой СОВЕТСКОЙ библиотеке!
Нет, они с ужасом и заткнувши нос отворачивались от культуры СОВРЕМЕННОЙ /какая бы она ни была/, культуры, созданной в послевоенные десятилетия, на тех же буниных-мережковских-толстых и ДАЖЕ Набоковых. Это Цветаева ходила в Самиздате, Ходасевич ходил, и Поплавский ходил, а не Чиннов-Елагин-Моршен. /Правда, читали мы, что Ивана Елагина одобрил такой знаток, как Федор Панферов, автор романа "Бруски", но тем меньше хотелось читать/. И Жоржиков мы читали, и Одоевцеву знали, но все равно оставались они для нас троюродными дядющками и тетушками. И не Чиннов повлиял на Бродского /хотя Иосифу с середины 60-х чего только не волокли с Запада/, а нелюбимая мною Ахматова. Да, попадали огрызки, обкуски, но мы выбирали из них самое вкусное. И редко ошибались. Нам, детям помоек, привычно было копаться в завалах соцреализма.
Выкопали исчезнувший в России /и брезгливо поминаемый на Западе - см. статьи ПРОФ. Филиппова, проф. Терапиано/ авангард, а жили мы жизнью своей, а не дядиной. Нам не приходилось на конференциях славистов, как проф. Чиннову, книжечки свои, набранные и напечатанные, и в переплете, бесплатно участникам распихивать - у нас РУКОПИСИ из рук рвали. Замусоленные пятые и шестые копии. /За которые, между прочим, САЖАЛИ - спросите у Алика Гинзбурга, у Бродского/. Но я не о славе Гулаговской - в Харбине и в Регенсбурге было не слаще, а я - о дядьях.
Базар с третьей волной начался почти сразу же /и вилку мы держать не умеем - а пропос, вырос я в доме двух смольнянок, не говоря за собственное "прошлое" и родство - по четвертой жене - с мейерхольдами-голубевыми-пуниными-ахматовыми но в тайге и в советских столовках - и вилкой жрать нечего. Ножей, впрочем, там не дают. Я над этим задумывался./, а когда уж редактор Седых /в просторечии Цвибак/ вздумал тиснуть Лимонова Эдичку – не роман, так с полдюжины-пять безобидных статей - разгорелся сыр-бор.



107




Разгорелся и до сих пор не погаснет. Сначала поносили нас "полные" профессора покойной русской культуры - с уважением поминаемый Вяч. Завалишиным - г-н Глеб Струве /рецензия на "Аполлон-77" М.Шемякина в "РМ"/:
"Когда я в письме в редакцию, напечатанном в "Русской Мысли" от 28 апреля, писал об альманахе "Аполлонъ-77" я признался, что альманаха этого еще не читал и даже не еидел ... В письме своем в "Русскую Мысль" я спонтанно дал волю возмущению, которое вызвало у меня то, что я прочел об альманахе в статьях С.М.Рафальского ... и З.Шаховской ..., а также в полученных мною частных письмах от друзей из Парижа."
Книгу он не читал - но профессор же! Проф. Б.филиппов - тот всех кусает, и самого себя готов, как змея, за хвост укусить. Рафальский, он же ... Ский и М. Сергеев...
И цепляются, цепляются за свое - ускользнувшее - прощлое, как же о нашей РЕАЛЬНОСТИ говорить? Со скрипом, со скрежетом выпавших челюстей, согласились признать полдюжины "постакмеистов" /которых и в России-то, ну, лишь втрое осталось/: Бродского /"Нобель" же, или около - хотя в письмах ко мне г-н Иваск ставил его не выше "сержанта", как и Киплинга: генерал - АДАМОВИЧ!/, Бобышева /новую лошадку проф. Иваска, на которую он "ставит" - опять в письмах же/ ... Что-то "же" у меня много получается - подсознание, что ли - по поводу Иваска-Чиннова, впрочем - приятнее поговорить о прочих вещах. Вернуться к баранам.
Безгрешный и добрый ко всем Завалишин /первый раз вижу его в ТАКОМ амплуа!/ взвился - не за себя ... за друзей. За ту, в муках вывезенную /в ладанках?/ милую сердцу культуру и землю, пронесенную - без Хиасов и фондов Толстовских – Сквозь Харбин, Сан-франциско, Аргентину, Австралию, Париж /где были Поплавский, и Гронский, и Божнев, и Оцуп - это кого я люблю, а не чтоб образование показать, страниц не хватило б!/ - неся свои сердца и свои мысли, издавая тонкие книжечки свои - сколько сгнило и сгинуло их - ими изданных - на графской ферме Толстовской /графиня лишь с томами отца не расставалась/... - и не Проффер, а - не припомню чтоб ЗВУЧАЛИ имена и публикации этих многих на страницах самой большой ежедневной русской газеты в Америке, в статьях упомянутых профессоров. Не припомню, чтоб спасали они культуру свою с той же яростью, с какой мы спасаем - нашу.
Ярости у них хватает чтоб только за пятки кусать...
Впередиидущих.

28 апреля 82
Нью-Норк 		Константин К. Кузьминский, экс-профессор Техасского Университета, экс-глава секции литпрактики Института Современной Русской Культуры у Голубой Лагуны, Техас, а, плевать на все эти титлы - поэт.


ПРИМЕЧАНИЕ: Письмо сие, настояниями Завалишина, в "Новой газете" таки тиснули /5-11 июля 82, с.8/, но ... таинственно куда-то пропали слова "в проторечии Цвибак" - похоже, что слово это, действительно, неприличное и в литературе его употреблять нельзя. Больше не буду. В статьях, разумеется. А в стихах...
С редакторами - здешними - у меня всегда не ладно: Рубина я путаю с Любиным - кто-то из них писатель, а кто-то спортивный журналист, Мудельман с Пердельманом, и тут еще появился какой-то Педрунис или Пердунис, который мне тоже не ответил на письмо. Я обычно отвечаю, впрочем, я не редактор. Печатают же при этом - Хорьковских и К.Рыскиных - брр! И в "Новых" газетах тоже.





Стихотворение "ЦЫЦКИ ЯШИ ЦВИБАКА" из уже пронумерованного тома снимается: появился более ценный материал, принадлежащий перу самого СЕДЫХА. Воспроизвожу со всеми редакторскими опечатками по факсимиле, приводимому в "Новой газете" /№128, 27 июля – 2 августа 1982/ Володей Козловским:







МЕМОРАНДУМ

Гланного Редактора ко всем редакторам,

переводчикам, корректорам

и служащим отдела объявлений
13 ноября 81 г.

В последнее время в газете идет смешение различных диалектов и часто в одном и том же номере отдельные слова пишутся по разному. Убедительно прошу всех лиц, от кого это зависить, принять во внимание и к исполнению:
Слова произносятся не по новой советской моде /Уильям Шекспир вместо Вильяма Шекспира/, а так, как это было принято в Росии до прихода Сов.власти. Ссылка на новейшие советские словари и справочники не должны приниматься во внимание. Иначе, живя в С.Штатах, мы должны будем писать "Уошингтон Пост" или "Техас", вместо обычного американского произношения Вашингтон Пост и Тексас.
Вызвано это необходимостью упразднить разнобой в правописании и протестами многих читателей, которых чрезвычайно раздражают типично советские словечки, которые не были приняты в России до революции. Читатели /старые/ хотят сохранить тот русский язык, который они знают с детства и на котором привыкли говорить и писать.
В канадской провинции Квебек все говорят на старо-французском языке уже 200 лет, и французы это понимают и не протестуют: эмигранты, уехавшие из Франции в Канаду, пожелали сохранить тот язык, на котором говорила в те времена Франция. Эмиграция имеет право говорить на том языке, на котором говорили и писали в России.
Убедительно прошу всех, от кого это зависит, принять мое решение к сведению и установить единую орфографию в газете.

Заранее приношу свою благо дарность



Козловский не поленился и "... в одну из тех минут, когда мне не хотелось писать по-советски, ... испытывая известное смущение, справился с Энциклопедическим словарем Брокгауза и Эфрона, то есть с изданием безупречно дореволюиионным. К моему смятению, в нем оказался все тот же злополучный Техасъ, хотя и с добавкой "/по англ. Тексасъ!" - том ХХХШ, СПб, 1902, стр.118."
Володя человек вежливый, Сказать прямо по-русски – "Мудак" он не может /хотя и состаеляет словари слэнга, переводит Камасутру и издает "неподцензурную"частушку/, поэтому за него говорю это я.
И в руках такого динозавра, страдающего литературной и журналистской безграмотностью /Козловский упомянул еще там с дюжину перлов пера Редактора! – находится "единственная ежедневная русская газета за рубежом".
Полагаю, скоро Седиху дадут профессора. Какой- нибудь американский славик. Чтоб обучал студьозусов истинно-русскому языку. А его литкритики – уже обучают.



109




ЗАУМНИК ИВАСК

/опыт негативной рецензии/
"Мечущая громы и молнии неистовая Цветаева - сродни торжественно-гремящему или даже рыкающему Державину. Цветаева, герольд Белой Гвардии, и Маяковский, орала-мученик Красного Интернационала - пра-пра-правнуки певца фелицы, НО КАК ОБА НИ СТАРАЛИСЬ, ВСЕ ЖЕ НИЧЕГО РАВНОГО "ВОДОПАДУ" СОЗДАТЬ ИМ НЕ УДАЛОСЬ."

/Ю.Иваск, 1957, стр.15 в книге М.Цветаева, "Лебединый стан", 1957, Мюнхен/

"Бобышев не повторяет "задов" обветшавшего уже авангарда, будь то заумники, обериуты, сюрреалисты, и он глубоко чужд сумасшедшему беснованию новейших бого-и-чертоискателей."

/Ю.Иваск, Вестник РХД, №134, 1981, стр.184/


Цветаева и Маяковский не создали. Бобышев не повотряет. Посмотрим, куда годится профессор-поэт Иваск. Никогда не читал Иваска. Теперь я читаю Иваска все подряд. "Это меня развлекает", - как сказал Портос. Профессор-графоман и ведущий литкритик зарубежья - это ли не шарм! Берем его туристический справочник "Золушка", 4-ую, надо понимать, книгу стихов /1970, Нью-Йорк, издание журнала Мосты/.
Стихи не только датированы, но и место написания значится: начиная с 32 стр. - Рим, Рим, Синтра /и тут же - профессорско-экскурсоводческий комментарий: "Калюж - дворец эпохи рококо. Построен для титулярного короля Педро 3-го - мужа царствующей королевы Марии 1-ой." ... "Уильям Бэкфорд /1760-1840/, владелец плантаций на Ямайке, автор французского романа Ватек /переведенного на русский язык В.К.Зайцевым/, и путевых записок по португалии. Безумная королева - Мария 1-ая. Регент - будущий король Жуану 6-ой. Его жена - инфанта Карлотта Испанская. Св. Антоний Падуанский - португалец, родился в Лиссабоне /1195-1231/." ... "В Томаре замок храмовников." ... "Мафра - дворец короля Жуану 5-го. Строитель - немецкий ювелир Людвиг, выписанный из Италии." "Визеу", "Lisboa - произносится Лишбу /Ли- жбу/" – и примечание от руки: "Ошибся!" Ну, кто не ошибается, даже профессора- туристы...
Перейдем к поэтике, это ли не перлы:

Что угодно - кашка - ромашка,
И застиранная рубашка...
......................
И лианами ивы долу... /стр.7/

И уже вы кровушку пьете
Вошки-блошки-крошки-клопы... /11/




110




Вообще, одного слова - Иваску всегда маловато. Удвоения встречаются в каждом, почитай, тексте: "Трын-трава, сорви-голова", "ландышей-лилий" /11/, "былинка-душа" /11/, "повесть-совесть" /13/, "зауми-россыпи" /14/, "одуванчики-венчики" /15/, "маяча-играючи" /15/, "солью-слезами" /22/, "горе-разлуку" /23/ – это, надо понимать, стиль рюс или около.
Из эпитетов превалирует "голубой" /"Голубой Гавриил" - стр.16/. В современном русском так называют педерастов - подсознание? склонность? Но профессора - современного русского не знают. Они его преподают. "голубой, голубизна" - на стр. 18, 19, 23, 25, там же - бесконечные "голубки", а также "алый" и "розовый" - вот и вся цветовая гамма. По причине "голубизны" несколько странно читается:

До свиданья, мясо! Мясо, до свиданья!
..........................
.............. юноша – тюльпан.
Улыбается с полка Приапу Пан.

Мясо невкушаемо - совокупимо... /24/


Очень педерастично и богохульственно, поскольку тут же присутствует "Критского Андрея медленный канон". Но это не ново: см. в 4-м томе антологии поэзию Александра Миронова /ее же - в журнале "Эхо", номер не помню/, там о том же.
В области рифмы г-и Иваск пошел куда дальше Евтушенко: у того было "лицо - лишь то", у Иваска - "лицо - цыц!". Обращают на себя внимание и следующие новаторские рифмы: "огонь - она" /эта уже превосходит рифму Сельвинского "любовь - ноги", написанную на стене сортира в поэтическом кабачке "Желтая сова" - см. И. Сельвинский "Записки поэта", год издания не помню, но 30-е/, "мальчики - венчики", "откликаются - околицей" /15/, что на фоне остальных рифм, типа "Петра - сестра", /23/ "взмывало - называла" /27/ звучит несколько дико, не сказать - заумно. А сколь богаты рифмы в тексте "фадош за эшкьюдош" /44-45/: "чайка – чахотка", "будто - бреда", "перчатки - четки", "фадош - эшкьюдош" /последнее, впрочем, похоже, что рифма португальская/, но дальше /50-51/: "вывел - Павел", "враки - вовеки", "замка - землю", "цветик - церковь", "кругло - Каролинги", "чаша - чудо", так что неправда, что революцию в области рифмы совершили, по стопам Маяковского, Евтушенко-Панкратов-Харабаров в 1956-ом, нет, ее совершил на 11 лет позднее профессор Иваск.
Чего же он кочет? Он кочет "Гласных" и создает стихи:

Пели-пели-пели,
Пили-пили-пили,
Поле-поле-поле,
Пули-пули-пули,
Пали-пали-пали.

1959 /59/
А еще он кочет /см. выше, о "голубых"/:

Оттого что жадны или буйны,
Бабы или мальчики -

живу! /35/

хотя и признается:

Завизжали мучительно скрипки,
Вырывая последние зубы. /62/


Без зубов, но кусаться продолжает. Насчет мальчиков я не в курсе, его последний протеже поэт Дима Бобышев - давно уже не мальчик, 46 тюкнуло. Но молодой. Как поэт. Иваск же - и не молодой, и не поэт. Так, профессор /славистики/.
Учителя, бля...



111




ПЯТЫЙ СТАРИК

Пятый старик нашелся. Это некто Б.Афанасьевский, обнаруженный - естественно, а где еще? - в "Новом журнале", самом старом из журналов эмиграции. И тоже - навязывается в родственнички. В статье "Четвертая волна?" /"Новый журнал", №134, 1979, стр.268-272/ читаем:
"Наконец, в тех же кругах "культурников" /как их можно назвать/ растет интерес к акмеизму, который куда менее известен и изучен по сравнению с футуризмом. ... По-видимому увлечение акмеизмом или всей короткой эпохой акмеизма, вызвало другое увлечение - первой и второй эмиграцией, которая долгое время оставалась неизвестной советскому читателю. Кое для кого запретная "Русская литература в изгнании" Г.П.Струве явилась своего рода откровением. Эту книгу переписывали, выпускали самиздатом. Для некоторых "культурников" зарубежная Россия продолжала и продолжает русскую культуру, оборванную Октябрем. Вот отрывок из письма, помеченного 22 ноября 1978 г. /Москва/: "... скажите, что ... москвичи ЖИВУТ духовным творчеством российской эмиграции и чувствуют себя неразрывно с эмиграцией связанными, а через эмиграцию с вечной Россией. Эмиграция /первая и вторая/ - необходимое звено в цепи - теперь разорванной русской культуры".
"А с недавнего времени некоторые москвичи увлекаются и эмигрантской поэзией. В Москве готовится самиздатская антология поэтов первой и второй /но не третьей/ эмиграции - размером, по крайней мере, в 1000 стр. Многие увлекаются Геор- гием Ивановым, Ходасевичем, Цветаевой, Ладинским, Поплавским, Гингером, Штейгером, а таюке т.н. американскими русскими - Чинновым, Елагиным, Моршеном, Перелешиным и, недавно, Глинкой и Нарциссовым. Их стихи собираются по кусочкам из эмигрантских газет и журналов, с трудом добываемых. Спрашивают: почему на Западе не переиздают совсем недоступных Ладинского, Поплавского, Штейгера? Почему у нас преимущественно печатают только поэтов последней эмиграции и какие-то зачастую совсем графоманские вирши, присылаемые из России? ...
"Очень ценятся эмигрантские антологии. Так, антология "На Западе" была в Москве куплена за 100 рублей. Трудно достать и антологию "Содружество" или сборник Н.Полторацкого, посвященный зарубежной литературе.
"Увы, ничем не могу помочь анонимным энтузиастам литературы 1-й и 2-й эмиграции, мало надеюсь на переиздание эмигрантских поэтов. А нужно было бы создать для москвичей Институт по изучению первой и второй эмиграции.
"... Должен сказать, что эта какая-то плеснувшая в России Четвертая волна /еще не докатившаяся до Запада/, с недоверием относится к Третьей волне. Все чтут А.И.Солженицына, но новых "культурников" удручает характерная для некоторых /конечно, не для всех/ Третьих эмигрантов НЕНАВИСТЬ К РОССИИ. Новоявленные Четвертые упрекают в маразме и мародерстве нео-аполлоновский "авангард", который на самом деле лучше назвать "аръергардом" или даже "деръергардом", повторяющим азы западных модернистов 10-20-х гг. и даже 19-го в. Рембо и другие "проклятые поэты" Франции до сих пор не потеряли значиния, как и Хлебников с его полубезумными прозрениями в зауми. Ничего не потерял и визионер Аполлинер. Но где новизна, где творчество у нео-аполлоновцев?"

Да уж действительно - чего нет, того нет. Новизну нужно искать у старых пердунов, представителей нью-акмеизма /ныне столь популярного в Москве!?/, чего стоит одна формальная рифма Иваска /см./ А мы-то все "зады" повторяем. Кстати, о задах. Чего-то они шибко часто встречаются у представителей первой и второй /но не третьей!/ эмиграции. Еще Бродский жаловался в Союз, что вокруг все - педерасты, и на него "как-то странно смотрят", и оправдывался /всерьез/: "Но ведь у нас, у евреев, это как-то не принято..." Почему у евреев это не принято, я так и не знаю, но вот профессоров-педрил - здесь хоть пруд пруди, это точно. А еще им хочется, чтобы их знали в Москве. Поскольку здесь они всем обры



112



дли и никто их не только читать - печатать не желает. Ни Проффер, ни Половец-Кухарец, а вместо этого зачем-то печатают "новых", "третьих". Третьими-лишними, впрочем, являются эти выжившие /и из ума тоже/ представители первых двух эмиграций. Но им хочется, чтобы их знали в России! Поэтому вылавливают тщательнейшим образом все упоминания о себе - по слухам ли, в письмах ли анонимов - но ведь НУЖНЫ они России, ведь не может она без них! Выясняется, впрочем, за последние полстолетия, что - может.
Но ведь их же - собирают, кусочками, по газетам и журналам! А как же. Году в 1962-м и около, и дальше - ходил по Бульвару Профсоюзов /бывш. Конногвардейский/ Толик "Гнида" Лощагин, "человек с мокрыми усиками", как его определил Миша Юткевич /не поэт/. Из кармана у Лощагина вечно торчало "Новое Русское Слово", которое он совал всем желающим. Ни кто не брал, зная Лощагина за стукача. Вот они лишь - и способны "собирать поэтов первых двух эмиграций". Говна-пирога! Было бы чего собирать! Цветаеву, на которую ссылается этот старый гриб – они сами из эмиграции завернули, за ненадобностью, Ходасевич - в рот их имел, Поплавский – сошел на наркоте, остались лишь "русские американцы". О них я уже писал.
Да, старики... Пованивают. "Может это у нас не один старик такой, может, их у нас двое или даже трое? Двое спят, а один работает. Нажрется, второго разбудит, а сам отдохнуть укладывается..." /Братья Стругацкие, "Улитка на склоне", часть "Лес", Ардис, 1981, стр.22/. Уж больно все эти старики, точнее, статьи их, друг на друга смахивают - в своей импотентной ненависти и презрению к футуризму, современному русскому языку, появлению "третьих" и новых, почему и цитируют, захлебываясь гнойной слюной, каких-то долгожданных "четвертых", разделяющих их полупокойницкую эстетику и платформу.
Но главное - лезут уже не в дядюшки, а в дедушки. От них, "от печки", предлагает танцевать профессор Иваск. А то, что они нам - "до лампочки" - это им и в ум нейдет. Они уже и "самиздат" московский заполонили, в 1000 стр. сборники их стихов там издают! Главное - чтоб в "самиздате" /хотя всех их, в большинстве - вполне безобидно мог бы печатать и Госиздат!/. И эстетика, и поэтика - совпадают у этих пердунов с советскими ФАКСИМИЛЬНО, ну а уж политика - и политика была бы ТА ЖЕ, живи они там.
У меня такое впечатление, что я и не уезжал из Союза - повидавшись с тутошними профессорами-славистами, почитав рецензии и статьи их: то же брюзжание старческое, та же импотенция творческая, то же правоверное служение - только с обратным знаком - идеологии истэблишмента. Так же заседают на конференциях, жуя беззубыми губами инстансы из Достоевского; вспоминается пушкинское:

В Академии Наук
Заседает князь Дундук.
Отчего ж он заседает,
Отчего такая честь?
Оттого, что жопа есть!

А голова им и не требуется. Было бы чем заседать. И что бы эти дундуки ни написали - их всяко, не Седых, так Гуль, не Ваулин, так Шаховская княгиня - напечатают. Сколько полив, сколько ушатов их гнойного дерьма было вылито на шемякинский "Аполлон-77", на лимоновского "Эдичку" - остальных они просто не замечают, с Бродским, ненавидя - вынуждены считаться: он не их, а западный, "американский" академик - ну, а "третьи" - встали им колом поперек горла.
И слава Богу! Хуже - если бы проглотили, не жуя.
Но не те мы еще устрицы!
Подавятся.

















рпюфб

© 2001, compDsgn by m.korn

1