5. Белое движение и белая неподвижность Снова мы сраженье проиграли

Завершая этот текст, можно поставить вопрос, что же, собственно говоря, оформляется или наименовывается как БЕЛАЯ КОШКА? Это словосочетание вынесено как название статьи, оно мелькало и раньше в протомедгерменевтических и собственно медгерменевтических текстах. Слово "мелькало" в данном случае не просто речевая фигура, оно уже частично дает ответ на вопрос, что же обозначается как БЕЛАЯ КОШКА..
- БЕЛАЯ КОШКА - это идеальный и абсолютный "трансцендирующий секундант" дискурса, или же "предмет бокового зрения" дискурса.
Б.К. есть возможность, потенция и одновременно наличие постоянно ускользающей идентификации "побочного продукта" процесса наименований, то есть воплощенный скользящий "предмет бокового зрения" любого литературного процесса, а поскольку идентификация "побочного продукта" явилась бы его аннигиляцией, аннулировала бы механизмы "обратного хода" в процессе взаимоотражающих номинаций, то умозрительно "поимка белой кошки" явилась бы детриумфацией всех коммуникативных планов языка, то есть некое внеличное, внесубъективное "сатори", "сатори" языка внутри самого себя, после чего все семантические и семиотические структуры были бы смещены относительно друг друга, смещены в пространство неопределенности, смещены из плана трансцендированиях в план имманентного, после чего роль артикуляции, роль ратификации, роль текста, как медиатора, стала бы абсолютно иной (не "новой", а именно "иной"), абсолютно неизвестной и непредсказуемой.
Пока что это "сатори" можно только умозрительно конструировать в той или иной модальности, обкладывая его авторизирующими спецификатами: "скольжение без обмана", "практика словарных перемещений", исследования в сфере "произвольной полагаемости" и т.д.
Однако "белая кошка" и не может быть поймана, хотя бы потому, что неуловимость - это главная из закрепленных за ней характеристик. "Поимка" и не является задачей, как задача она была бы наивной. "Белая кошка" является потенцией, возможностью, и, как таковая, провоцирует любую деструкцию литературного плана, любую "пустотность".
То есть Б.К. и есть причинность Пустотного Канона, в той степени, в какой Пустотный Канон является каталогом номных ядерных идеологем "пустотного ряда" плюс методологии их кристаллизации и иллюстрирования.
Кроме того, Б.К. и есть сам Пустотный Канон в том смысле, в каком статус может условно картографировать (статуаризировать) "предмет периферии бокового зрения" текстообразования в качестве "предмета внимания" текстообразования, в качестве "стержневой оси" любой ядерной идеологизации.
В языковом отношении, Белая Кошка расшифровывается как Пустотный Канон, где Белая есть Пустотный, и Кошка есть Канон, но и наоборот (амбивалентное соотнесение – типичная демонстрация утилитарной словарности), где Пустотный есть Кошка и Белая есть Канон. То есть Белая Канон и Пустотный Кошка.
Собственно говоря, Б.К. и есть единственная "белая неподвижность" не предполагающая ни Побед ни Поражений, тогда как все остальное (литературный процесс)есть скользящее относительно нее "белое движение", предполагающее Великое Поражение (снова и снова), претерпевающее "Ледяные походы", эмиграцию, ностальгию, возвращение, мемуарность, архив, маразмирование, депрессию, мандализацию, повторение, репродукцию ("Снега, снега, снега...") и т.д.
Белая Кошка, как категория, не может быть ни предполагаема, ни предлагаема, она может быть лишь инкриминирована как "состав преступления" или, если перевести слова "состав преступления" на специализированный язык философии, как "имманентное самого трансцендирования".
"Белое движение" осуществляется через потоки краевых или пленочных идеологизаций, переходящих в ядерные идеологизации при любом отталкивающем соприкосновении с Б.К. – "белой неподвижностью".
То есть, до тех пор, пока "белое, движение" не станет неподвижностью, Б.К. будет ускользать от него, то есть будет оставаться равной самой себе, будет оставаться ускользающим ускользанием "белой неподвижности".
В этом тексте развернутая проблематика, ранее оформлявшаяся в качестве "трансцендирующего секунданта" теддийского дискурса, оформлена и проиллюстрирована как "имманирующий дуэлянт" дискурса мета-теддийского или медгерменевтического.