Потом Митрофанов вдруг понял, что его подруга любит подраться – любой скандал она вела к кульминации, тогда, как Митрофанов скандалов робел. В пивной Галя впервые подралась с одним хамом, толкнувшим Митрофанова – и сломала ему руку. Потом пришла поцарапанной – дралась в местном универмаге с еще одним хамом, а его девица сбоку вцепилась ей в лицо. Потом она сломала нос еще одному негодяю на свадьбе подруги.

Рассказывая о своих ощущениях от драк, Галя преображалась – глаза горели, щеки краснели, с губ срывались матерные словечки, потому что выразить свои ощущения она иначе не могла.

Митрофанов, который работал в депо, мат на работе переносил в количествах вполне стандартных, то есть немеряных. Но Галин мат ему не нравился. Мать Митрофанова не ругалась вообще. Отец – иногда вставлял словечко, но только для точности выражения.

Потом Галя подружилась с лейтенантом из местного отделения милиции, потому что тот разбирался с ее драками. Лейтенант начал ходить  к ним в гости – сначала с женой, потом в одиночку, потому что жена от него ушла. Однажды Митрофанов, вымотавшийся на работе, набрался принесенной лейтенантом «Посольской» и заснул. Ночью он проснулся, и понял, что лежит в гостиной на диване, накрытый одеялом. Спальня, куда он пошел после туалета, оказалась закрытой. Митрофанов с ужасом понял, что это значит, и    начал бить в  дверь. Кто-то завозился за дверью. Митрофанов прекратил стучать. Из спальни вышла Галя, босая и в халате и ударом кулака разбила ему нос.

На следующий день, во время работы, ничто так не жгло Митрофанова, как вчерашнее воспоминание о распахнувшемся на Галиной груди халате, о  так знакомых ему милых грудях, с оказавшимися вдруг темными, почти черными сосками. И вообще все их общее, родное, вспоминалось ему в каком-то ужасном превращении, как история, которая раз и навсегда закончилась абсолютно несправедливым, ужасно нелепым концом. Хотелось все вернуть, все возобновить, но это продолжение было, если подумать, еще страшнее – вроде одеяла, которым его накрыли в тот вечер, чтоб он спал и спал себе до утра.

Переживания были так сильны, что пару лет после развода Митрофанов не мог жениться. Потом женился на сестре друга Пети, который по-простецки говорил ему: «Ну, ты посмотри, Серега, какая у Ленки жопа!» И действительно, жопа была большая! Главное, очень круглая, не такая, как у Гали с ее длинными бедрами. Может, и это было важным в новом браке – непохожесть двух женщин. Все с Ленкой было иначе.

И Митрофанов снова зажил семей              но, ездя с шурином Петей на рыбалку, радуясь  вкусу «Золотого колоса» после работы и рождению дочерей-близняшек, толстея и благодушествуя.

Раз толстый Митрофанов увидел бывшую жену – та шла в Парке культуры рядом с высоким стройным парнем, явно спортсменом – тоже красивая, стройная, очень веселая. Она вдруг увидела Митрофанова, стоявшего в очереди за мороженым для близняшек, поняла, что девочки, одну из которых он держал за руку, его дети, и обернулась, вывернувшись из под обнимавшей руки своего приятеля, окидывая его и девочек внимательным, острым взглядом. Веселость ее прошла.

Против всякого ожидания, Митрофанов потерял после этой встречи покой на месяц. Он даже решил навестить Галю, нашел ее адрес и отправился наугад в гости, надев чистую рубашку и только что купленные чешские ботинки, заранее смущаясь и не зная, что скажет и чего он, собственно, хочет. А хотелось – просто посмотреть. Но – никто не откликнулся на его звонок, за окном на летней жаре пустела и пылилась ненужная Гале квартира,  и Митрофанов вывалился во двор между панельных пятиэтажек, с обычными для Москвы тополями и какими-то  кустами, среди веток которых застрял мусор. Постоял, подумал, и отправился домой, по пути купив в «Кулинарии» торт.

А потом Митрофанов вдруг встретил на улице бывшую тещу, и та сказала ему, что Галю нашли страшно избитой в ее квартире, и что она умерла в больнице. О том, кто это с ней сделал, Галя не  сказала, и почему-то настойчиво объясняла это тем, что  упала с дерева. Митрофанов вспомнил ее высокого, стройного друга, обнимавшего Галю с какой-то хищной повадкой собственника, и с невероятной ясностью подумал: «А ведь он». А потом вспомнил Галю и ее ласковое «Сергунь», доносившееся к нему когда-то сквозь утренний сон, и ясно понял, что не забыть ему этого никогда. Ведь ничего действительно важного забыть нельзя. А если забудешь – то обязательно вспомнишь.