Близилась ночь. Стоны и крики больных постепенно стихали. Лепрозорий засыпал.

Кот Холера медленно брел по пищеблоку лепрозория. Хотя это помещение называлось пищеблоком, пищей тут и не пахло. Пахло даже не гнилью, не тухлятиной, не помоями, как обычно пахнет в пищеблоках, а пылью и пустотой. Забытый богом и людьми лепрозорий давно существовал безо всякой связи с окружающим миром, и пищеблок простаивал уже который год. Кот Холера был стар, и он хорошо помнил те времена, когда все было не так - больные аккуратно получали свой суточный паек - ведро отрубей на барак, все были сытые, веселые, никто не жрал друг друга, и на утренних, дневных, двух вечерних и трех ночных поверках недосчитывались лишь немногих. А теперь... Кот поежился, выгнул спину, зашипел, успокоился и побрел дальше. Зачем - он сам не знал. Ясно было, что искать тут нечего, но он брел, брел, и при каждом шорохе прижимал уши и останавливался. Боялся он чего-то, вот что.

Кот Холера дико боялся людей. Последние годы жизни дорого ему обошлись. Скажите, видели ли вы седого кота? Вряд ли - ведь он один. И не выходит из пищеблока. Разве что ночью, когда все спят и некому, зажав в руке тщательно наточенный кирпич, догнать и забить, а потом сожрать, давясь и чавкая, с шерстью и костями. Такая участь постигла всех рано поседевших котов, а также всех животных, что бегали, паслись, летали или ползали на территории лепрозория. А Холера остался - был осмотрителен, осторожен и жил в основном в пищеблоке, где никого нет и потому не так опасно.

Больным очень хотелось пообедать Холерой. Обычно они обедали друг другом, и некоторым это не нравилось. Кому понравится быть сожранным в сыром виде, да еще и получить перед этим по рылу?

Да... А ведь когда-то пищеблок действовал, и в нем даже работали повара. Кот помнил: повара давно были сожраны разъяренной толпой по серьезному поводу полноты и аппетитности. Когда поставки отрубей были прекращены, повара укрепились в пищеблоке и некоторое время удерживали его, обливая осаждающих из окон горячими отравленными помоями. Некоторое время длилось два дня. Потом помои кончились и вопрос с поварами был решен. После этого прецедента больные стали морально готовы к самоликвидации, и первые кандидатуры уже были вынесены на голосование. Одновременно в кратчайшие сроки были уничтожены коты, собаки, тараканы, мухи и трутни. Кто-то перекопал всю землю ложкой в поисках червей. Наиболее пытливые умы осознали избыточность вещевого снабжения - исчезли матрацы, простыни, подушки, одежда.

Если бы коты умели смеяться, Холера усмехнулся бы. Он никогда на понимал смысла одежды, тем более в качестве еды. В углу прошуршало что-то. Может быть, мышь. А может, и нет. Холера мечтательно прикрыл глаза. Мыши прожили довольно долго - ввиду юркости и потому, что Холера их экономил - отпускал на черный день. Когда больные узнали про мышей, их быстро не стало, и тогда крысы, взбешенные нарушением экологического равновесия, устроили облаву на Холеру. Смена крысиного меню никак не устраивала Холеру, но активное сопротивление оказать было трудно ввиду малочисленности и мягкого характера. Помогла банка с мышьяком, случайно оказавшаяся на полке с солью. Холера опрокинул ее на пол, а потом долго пускал слюни. Когда больные узнали об этом, крыс тоже быстро не стало, неважно, что они были отравлены.

В этот период времени жизнь в лепрозории протекала довольно бурно. Кот помнил жестокие схватки за пищу, во время которых гибли и больные, и персонал. Часто предмет борьбы даже отдаленно не напоминал еду, а выглядел тем, чем являлся на самом деле - засохшим тараканом, обрывком резинового шланга, неосторожным слизняком, но нем не менее его отбивали у противника и жрали. Если не отбивали, то сами были пожираемы противником ввиду гипертрофии его комплекса полноценности.

Одного седого деда, чье лицо давно стало сплошной кровавой язвой, сожрали именно так. У него оказался обмылок свечки. Откуда и как он попал к нему, представляется загадкой, да никто этим и не интересовался. По дороге к сортиру, где дед собирался, трясясь, спеша и плача, тихо сгрызть обмылок, его перехватили, обобрали, а так как аппетит приходит сами знаете когда, деда постигла участь обмылка.

Редкая птица залетала на территорию лепрозория. А если и залетала, тут же жестоко расплачивалась за свою ошибку. Ее пожирали целиком, без остатка, с перьями и клювом.

Холера поморщился и чихнул. Кто-то вспомнил о нем, вспомнил его худое облезлое тело, и при мысли об этом коту стало нехорошо. Внимательно оглядываясь, он побрел по пищеблоку дальше. Он не знал, что за огромным чаном, отполированным до блеска языками больных, его поджидает засада. Он продолжал размышлять о печальной судьбе обитателей лепрозория и на минуту потерял бдительность...

Через несколько секунд чьи-то скрюченные пальцы уже рвали его на части, и проклятый мир перестал для него существовать.