...Хнусть, Хлюп, Цыбк, — заколдобилось в дупле, и оттуда посыпалась труха, ослиные обглоданные рога, жирные ломти кирпичей. Повалил красный вонючий дым и кульки с толчёными желудями, змеиные шкуры и цемент. Хоха, разинув пасть, таращился на тютину. Она трещала по швам и смыкала по-совиному. Посторонний человек наверняка бы подумал, что в дупле е.утся совы. Но это было не так. Лысый бык знает, что там творилось. Хоха подхватил мешок с жабами и триппер, свёрнутый в рулон, и одноного поковылял по Заначнику, патологически ухмыляясь и бубня неопределённые угрозы в адрес тютины. "Али напалму туды бидон, — слышалось из кустов, — али муравьёба, едри ея... Ужо!.. Ужо!.."

Вскоре все стихло, и из-под пня вылез Цибарк, волоча за хобот какую-то норовящую козявку. Она рявкала от злости явно не по-козявочьи, а так, что с сосен сыпались мухоморы и ежи. У пня стояло ржавое алюминиевое ведро, в котором раки и крабы дружно жрали друг друга уже второй год, хрустя панцирями, дико мявкая и расплескивая керосин и сметану на источенные моржами полусгнившие гробы. Всё в лесу было децильно и в натуре. Только в дальнем углу месились два муравейника. "Чей-то тапок не поделили, али галош, али брюквенные очистки" — нудно бухтел Хоха.

К дохлой поганке под кустом Сосулечника подкрадывались, точась, драные колготки; за ними с веток бамбука хищно наблюдали грязные дырявые кальсоны, выжидая момент. Но всё это было обычным явлением для обитателей Заначника.

Свиньи и дрозды, набуцавшись, воровали друг у друга гнёзда и фаршированные огурцами гири и дико тащились с этого. Хрустя сушняком, через бурелом пёрлись два индюка с баллоном марганцовокислого калия. Где и на хрена увели они его, было идиотским ребусом даже для старожила Хохи, который уже привык ко всему. "Пейте настой булыжника на ацетоне и доживёте до ста лет!" — мычал он, сморкаясь в кусты. Те дико матюкали Хоху, но он не шугался.

Хоха остановился: "Где-то тут я закопал много насосов" — вспомнил он и хотел было распаковать кротов, но из дыры под кучей хвороста вдруг раздался Бычачий Гав! — "Нешто мышка-норушка" — шуганулся Хоха, но, как всегда, он был неправ. Из дыры, размахивая печной трубой, раком выкарабкался пьяный лишайный гамадрил Боря и полез на высокую тыкву, цепляясь клешнями за мусорные ящики. Естественно, он поскользнулся на суку и, как арбуз, хряснулся на штабель граблей и с воем нырнул в свою берлогу. Обкурившийся ногтей Жираф, шакаливший рядом, провалился вслед за ним и был с аппетитом счавкан. "Ну что, вроде всё в порядке" — крякнул Хоха, взмахнул хвостами, потряс выменем и поплелся к себе в лужу пить чай с мамонтами. Ведь был уже вечер.