Если бы вы их увидели — была бы труба! Грязные и косматые, "как" два спившихся вурдалака, Марома и Грэмча уныло шакалили вдоль холерного барака. Для профанов не мешало бы объяснить, что вурдалаки спиваются вовсе не так, как люди, а просто прикалываясь под кровь буцалок, и чем больше, тем суровее они не могут обойтись без красных телец, насыщенных этиловым спиртом.

Теоретически Марома и Грэмча не были вурдалаками — они были упырями, что практически один хрен...

Прошло уже несколько дней после того, как санитары вынесли из барака последнего холерного, скрюченного как рог верблюда, и можно было, урча, напрыгнуть, пронзить сонную артерию и сосать ещё не свернувшуюся кровь... Холера не брала Марому и Грэмчу, но казала свои жёлтые зубы — после каждой очередной попойки они неимоверно страдали от поноса. Для нормальных и здоровых людей Марома и Грэмча не были опасны — как-никак в них никто не верил, и друзьям было стыдно иной раз за свой ужасный вид, за свои лохмотья под насмешливыми взглядами пионеров.

Позавчера Марома и Грэмча зарезали петуха в соседнем хуторе, но так как чертов кур успел дико кракнуть перед кончиной, то через минуту озлобленные крестьяне с помощью дубовых досок и топоров показали упырям, что их ленивое миролюбие не более чем показуха. Но так как Марома и Грэмча скорее напоминали вокзальных бичей, чем представителей современной нежити, то хуторяне и не подумали прибегнуть к осиновым лесоматериалам, и кровососы не потерпели особых убытков.

— Западло! — сказал тогда Грэмча, — лет сто назад эти дурни наложили бы в портки, увидя нас, можно было бы запросто высосать любого из них, никто и пальцем не шевельнул бы, даже лесничий! Он же не осёл! Ну откуда у него в ружье быть серебряным пулям?

Но все-таки под дубовыми досками пострадали последние огрызки их одеяний. И теперь Марома и Грэмча таскались почти голые, и это выглядело так омерзительно, что женщины даже не отворачивались, с любопытством провожая обшаривающими жадными взглядами друзей, и, сопя, втягивали носами невыносимый, но зовущий смрад, сходный лишь с запахом заплесневевшего дурмана.

...А у холерного барака было хорошо. Никто не шугал, но уже стало ясно, что долго тут не протасуешься. Оголодавшие Марома и Грэмча достали через форточку санитара и высосали его, остатки спрятали в вонючую, кишащую норовяками лужу. Они не заметили, как к ним подкралось несколько подъёмных кранов. На упырей посыпались груды кирпичей, с треском ломавшихся об медные лбы. Пришлось догоняться крановщиками. Наконец-то Марома и Грэмча были сыты. ТЕПЕРЬ МОЖНО БЫЛО ПОШАЛИТЬ!

Пуская слюни и гнусно чавкая доисторической грязью, в которой то и дело мелькали черепа мастодонтов и шанхайских агентов, упыри поскакали к детскому саду. Проходивший мимо православный священник брезгливо сказал никому : "Э, как грузчики набуцались, дурнокопытныя, хрен им отче мать!!!" — перекрестился и попёр дальше, выпрашивать яйца у верующих...

А Марома и Грэмча, по дороге стругая глюкала, рыча и предвкушая масло, проноровили дальше. Туда!..

В детском садике полдничали арбузом и сухарями. Нянечка Тося со шваброй подозрительно топталась между столиками и строго заглядывала в тарелки к детишкам. Сами понимаете, полдник был ничтяк разве что для якута. Но Тося была страшнее злого Буки, и дети, давясь сухарями и в слезах глотая арбузные косточки, чинно восседали на своих стулках.

Хнусть! Поверженный в затылок шваброй Боречка шмякнулся в угол и там остался.

— Ишь! Сволота! — басом рявкнула Тося, — корку хотел в карман припрятать! Жри что дают, падаль! Али на потом спереть хотел? У-у! Соплявка! Ж-ж-ж!!

А скоро был ужин, и вор-повар Вася, корыстолюбиво улыбаясь, делал из хрен знает чего вкусную перловую кашу с конопляным маслом. По его милости дети давно уже стали нарками. К каше полагался кисель из тыквы — очень питательный, поливитаминный, вчера у Танечки был от него обморок.

Но Марома и Грэмча были уже рядом. Им очень нравилось шалить с детишками из детского садика для туберкулёзных ребят. По дороге они снычились в комиссионный магазин на углу и, пользуясь сутолокой, украли стиральную машину "Молодожён", а потом разжились гнилыми каштанами на кооперативном рынке. Детишки любили гостинцы...

Тося всё ещё свирепствовала в столовой, когда вдруг отворилась дверь в темный чулан, коим постоянно шугали малышей, и оттуда раздалось ужасное хрюканье, сковч и бросающее в дрожь бормотание. Тося с дурным криком бросилась на кухню, по дороге зацепившись за ржавый крюк, куда вешали туши дятлов, и осталась на нём висеть до вечера, когда её снял оттуда Пэн. А дети с радостными криками бросились навстречу своим ужасным друзьям. Все вместе долго прыгали и скакали по комнатам, мычали, царапались и свистели изо всех сил. Больше всех старались Марома и Грэмча. Они разбили аквариум с пауками о булыжные стены, удавили всех котов и чижиков в садике, съели весь позавчерашний борщ, стоявший в Тосиной заначке и нацарапали на потолке мерзкую порнографию — голого колобка...

Но скоро всё это кончилось. Грэмча нашел в шкафу ацетон и выпил его, а Марома объелся земляничной зубной пастой. Одурев вконец, упыри взяли и высосали всех детей, а потом и Тосю (Пэн снял её уже высосанную).

Так больше не могло продолжаться, поэтому всё кончилось.

А кончилось всё хэппи-эндом. Дойдя до состояния "автопилота", Марома и Грэмча высосали друг друга, и, когда приехала вызванная поваром Васей спецслужба, был некайф...

Фельдфебель взял с Васи подписку о неразглашении. Но не тут-то было! Я набуцал его пивом, и он раскололся. Вот как я узнал об этой истории, случившейся недавно...