Действующие лица:

1. Дебил (Шаболда)
2. Кретин (Кабыздох)
3. Турецкоподданный негр Бей-Кочегар-Паша
4. Агент 0707 (Иван Мотня, Ваня Пе) — шпион
5. Нинка Мясоедова
6. Молокосос Дзюнька
7. Милиционер Федя Дураков

В эпизодах:

1. Наркомашки
2. Бульдог Жучка
3. Дядя Абрам
4. Буцалка (сантехник дядя Гриша)
5. Гадюка Маринка
6. Обезьяны
7. Грузин-гомик
8. Сторож Антипка
9. Алчный армян
10. Дятел
11. Бешеный гомосек
12. Алчная сучка Грыжа

В одно прекрасное летнее утро из отверстия мусоропровода раздались звуки матерной песни. Вслед за этим из отверстия высунулась волосатая нога, обмотанная грязной вонючей портянкой, на которой мухи высиживали своих птенцов. Эта нога принадлежала стропиле с впалой грудью и длинным носом, на кончике которого телепалась огромных размеров зелёная сопля. В нём легко можно было узнать страстного обожателя пищевых отходов и диэтиламида лизергиновой кислоты по кличке Шаболда. Увидев на стене чей-то незнакомый силуэт, он с криком: "Ты меня уважаешь?!" кинулся ему навстречу, но последовавший за этим удар в область носа поверг его на землю...

Очнулся Шаболда только к вечеру следующего утра. Его длинный нос уловил запах алкогольного напитка, исходящий из аппарата, над которым в позе экспериментатора склонился буцалка по кличке Кабыздох. Подкравшись к Кабыздоху, Шаболда попросил дать ему немного алкоголя, но тот зарычал, сердито сморкнувшись, и пропавшая было сопля вновь утвердилась на своем месте.

В это самое время с палубы проходящего мимо иностранного транспорта был сброшен, как потом оказалось, за жемчугом, турецкоподданный негр Бей-Кочегар-Паша. Через полчаса, опутанный морской растительностью, облепленный ракушками и прочей морской верзотиной, он брел по улице, бережно прижимая к волосатой груди фирменную подзорную трубу, ржавую и без стекол. Время от времени он поднимал ее к глазам и внимательно обозревал окрестности. Внезапно в окуляре перископа опытный подводник Бей-Кочегар-Паша узрел отряд юных собирателей металлолома. Злобно пробурчав: "Шиш не хотели" и переменив курс, он лёг на правый галс и, размахивая трубой, скрылся в неизвестном направлении...

А в подвале Шаболда с Кабыздохом, дружески обнявшись и поцеловавшись, сидели и пели в мусорную трубу матерные песни. Вдруг из трубы вместе с очередной порцией пищевых отходов вылетела подзорная труба, а следом показалась чья-то немытая и небритая рожа, которая произнесла с украинским акцентом: "Тисачу пардонив, кунаки!" Шаболда отрыгнул: "Третьим будешь?" И Паша охотно присоединился к бригаде, представившись: "Подводный кочегар дальнего следования Бей-Кочегар-Паша, вот!" Раздались булькающие звуки спиртного напитка...

Прошло около одной седьмой суток. Первым очнулся Кабыздох и резко выплюнул застрявший в зубах кусок соленого огурца, найденного в пищевых отходах. Этот кусок попал безмятежно спавшему в куче мусора Кочегару прямо в ухо, вследствие чего тот встал на карачки и гордо заявил, что как турецкоподданный он не позволит издевательств над своей особой. Вылупившись на него, Кабыздох вдруг заметил, что Паша — негр. Он подполз к нему и, облобызав его пухлые губы, сказал: "Из пролетариев мы!" Очнувшийся Шаболда запел ни к селу ни к городу "Боже, царя храни". Растроганный Кабыздох снял с себя почти новые оранжевые трусы и безвоздмездно подарил их смущенному турецкоподданному...

Проснулся Бей-Кочегар-Паша в совершенно незнакомой обстановке и неудобной позе: он находился в свежем проломе стены, произведенном его же головой. Трусов на нем уже не было, а ноги были ещё в подвале. "Честное кретинское, боцман, я больше не буду!" — заорал он, но тут к нему, шатаясь, подошел Шаболда и участливо подал ему согнутую втрое подзорную трубу. Ему смертельно хотелось почесать свои кулаки о черную рожу Бея, но вдруг его укусила муха и, так как он начисто забыл о своих намерениях, инцидент был исчерпан и вся троица стала перед неразрешимой проблемой: а чем же заняться?

— О! — дивная мысль пришла в голову к Кочегару, — мы будем охотиться на медведей!

— Это идея! — возопил Кабыздох , — мы украдём в универмаге утюги и пойдём. А кого же послать за утюгами?

Целых три часа новоиспеченные друзья дико препирались, выбирая детскую считалочку и, наконец, всё стало ясно. Перст пьяной судьбы указал на Шаболду. Тот сидел и от страха пускал слюни себе в карман. Кабыздох с распростертыми объятиями бросился к Шаболде, и они гомосексуально обнялись. "Назовем эту операцию "Smorchokus Zeljonus Gigantus" — зловеще предложил образованный Шаболда. Заговорщики с уважением посмотрели на обладателя свидетельства об окончании второго класса Лиссабонской младшей школы для умалишенных. "Ровно в 12-00, а сейчас — за ужин". И в мусоропроводную трубу понеслись слова матерной песни, прерываемой чавканьем, сопением, кряхтением, хрустом разгрызаемой плюшевой обезьяны и резинового мячика. Наконец наступила тишина и всё погрузилось в мрак неизвестности...

В 12-00 на пустынной улице возле универмага произошла зловещая, гнусная, замораживающая кровь в жилах история. Шаболда, для конспирации замаскировавшийся под пса Тубика — хромого и одноглазого, обитавшего на территории тубдиспансера, пытался совершить злодеяние.

Желанные, жизненно необходимые утюги были надежно спрятаны в подвальных складах универмага. Достав лазерный шугатор китайского образца из бездонного кармана трусов, который опять же для конспирации находился под коленкой, Шаболда приблизился к водосточной трубе. Он воровато оглянулся, моментально спилил трубу и бросился наутек. Прибежав, он положил свой трофей к ногам турецкоподданного, который в этот момент занимался мастурбацией с помощью своей подзорной трубы. Над его головой уже висела табличка:

Отвлекшись от своего занятия, Паша объяснил: "Угнал по случаю в институте пищевой промышленности". Но в этот момент раздался бешеной силы удар, и Шаболда, пролетев по параболе, воткнулся носом в чей-то использованный ночной горшок. Через 23 минуты 50 секунд он очнулся и тут же алчно захлюпал содержимым горшка. Вылизав все до зеркального блеска, он с сожалением оторвался от своего занятия. "Кто посмел!" — заорал он, и облегченный горшок просвистел над ухом Кочегар-Паши. Кабыздох весь трясся от сумасшедшей злобы: "Идиот! Где утюги?!" Согнувшись в семь погибелей, униженно сопя очком, Шаболда потащился выполнять операцию "S.Z.G." до конца.

Подкравшись к универмагу, он с бешеной радостью понял, что его никто не видит, и он живо принялся за дело: универмаг был ограблен, а долгожданные утюги висели не шее разбойника. Но тут произошло непоправимое. За Шаболдой наблюдали чьи-то страшные глаза из водосточной трубы напротив. Их обладатель видел и слышал все.

Это был жестокий шпион Иван Мотня, известный под именами, кличками и кодовыми индексами: "Шлангбаумме", "Агент 0707", "Сморкотунни", "Шмеляга", "Боб Сент-Клер", скрывавшийся сейчас под плуговатым прозвищем "Ваня Пе". Он прибыл в этот город с секретными заданиями: "С.D.", "X-123-A", "00" и неизвестно с какими еще, хотя впоследствии, на допросе третьей степени, когда ему пообещали поставить клизму скипидаром, он сознался также в диверсиях в зоопарке, начинении общественных уборных пачками дрожжей, уничтожении местных кошек из рогатки (чем занимался до него уличенный в краже мусора агент 0701 — "Бычара"). Он понял, что Шаболда у него в руках. Гнуснейшим шантажом запахло в и без того испорченным H2S воздухе. Ваня Пе решил завербовать бедного сопатого, прикинувшегося хромым и одноглазым псом Тубиком Шаболду...

А в подвале среди куч мусора и пищевых отходов шел праздник. Квохчил самогонный аппарат, звуки которого перемежались голосами друзей — они изображали то скотный двор, то курятник, то сумасшедший дом во время генеральной уборки. Компаньоны пьяно плакали и целовали утюги, предназначенные для охоты на медведей. У Шаболды снова свисала огромная зеленая сопля, но уже почему-то не под носом, а между ног. Время от времени открывался люк, и новая аппетитнейшая порция пищевиков падала к ногам умиленного Бей-Кочегар-Паши. Чавканье, хрюканье, бздение, свистение, хрипение, радостные унитазные аккорды.

И вдруг!!! Дверь распахнулась, и на пороге появилась злобного вида бабка в одних туфлях и грязном засаленном чепце. Все остальное она, видимо, не удосужилась надеть.

— Чертораздеридуропсихопаты, курвопидаромочегонщики, обезьянослоноракодурни! — заорала она на сжавшихся в комок Шаболду, Кретина и негра. — Стрючки, сморчки, плевки, шиши, кроты и вся остальная протчая — у меня перегорела лампочка, пожалуйста, почините ее. Я вас очень прошу, рог вам в пузо! — закончила она ласково.

Бешеный вздох облегчения вырвался вместе с блевотиной из глоток святой троицы. Это была Нинка Мясоедова, старая проститутка и сводня гомосексуалистов, преуспевшая на этом поприще.

Через 7 минут 21 секунду порядок был наведен, и Бей-Кочегар-Паша начал обучать всех искусству охоты на медведей с утюгами. Он взял утюг за конец шнура, раскрутил его и вдарил. Раздался рев — он попал Шаболде по тому месту, которое тот так любил чесать, а Кабыздоху по соплям (а второй раз наоборот). Подстилка под Шаболдой намокла. Вращая глазами, которые стали квадратными, он схватил мясорубку и бросился на негра Пашу в надежде перемолоть его на котлеты. Но не тут-то было: утюг вновь просвистел над головой, и он успокоился и потерял свой боевой пыл. В это время очнувшийся Кабыздох выбрался из банки со смородиной, куда бросил его удар утюга. С воплем: "Откушу ухо!" — он бросился на Бея и откусил нечаянно нечто, находящееся в противоположной стороне, конечно, не до конца. Но все равно от невыносимой боли, бросив утюг, Паша начал кидаться на стены и скакать по потолку. Взлетев в приступе дикой шизы по мусоропроводной трубе на 21-й этаж, он был ушиблен чуть не до смерти пустым спичечным коробком из-под пива, падавшим со 127-го этажа, и с диким грохотом упал прямо в тазик с поносом, хранившимся на черный день. Весь в поносе, он начал душить Кретина, но справедливый Шаболда со всей дури вогнал ему в очко арбузную корку. Взревев, Кочегар вырубился, и снова все покрыл зловещий мрак неизвестности...

Прошло полмесяца. Если бы кто-нибудь из старых знакомых заглянул в резиденцию Кочегар-Паши, он бы приторчал, как дойная корова при виде тазика с пивом. Каморки под лестницей было не узнать. Она была разделена на две части: кухня с прилежащим мусоропроводом и краном (отводка от центральной фильтрационной камеры при канализационном управлении) и гостиная, где жил сам Бей-Кочегар-Паша. На стене висели два портрета в траурных рамках. На одном из них был Кабыздох. Он скончался от семи литров выпитого на брудершафт денатурата. Шаболда и Кочегар с горя постриглись в монахи, но через три дня были с позором выгнаны из божьей обители, так как Шаболда по старой привычке пристрастил к скотоложеству кошку Тузика и утку Мымру, а Кочегар использовал выданный ему святой крест в качестве жопной ковырялки. Без Кабыздоха была не жизнь, а могила. Заглох любимый самогонный аппарат, и друзья благословлялись денатурой и тройничком. Через неделю новое несчастье постигло Бея. Пропал Шаболда. Он вышел из дому в поисках слонячьего мочевого пузыря и не вернулся (этот пузырь применяется как неслабое противозачаточное средство).

Бей-Кочегар-Паша попытался покончить жизнь самоубийством. Он хотел утопиться в нужнике, но узкое нестандартное очко помешало ему осуществить этот трагический план. А когда он бросил пост заместителя председателя по агитработе тайного общества парикмахеров-гомосексуалистов, заглохла деятельность этой выдающейся организации...

Размахивая куском тромбона и по-детски радуясь великолепной находке, Бей-Кочегар-Паша скакал по краю канализационного бассейна-отстойника, нахрюкивая любимую песенку:

— Бунчо-Бяо,

Бяо-Сяо,

Кимонотохеровато!

Вдруг он остолбенел — на него из толщи канализационного добра лупился малыш, чья голова торчала рядом с каким-то лопнувшим детским резиновым надувным шариком белого цвета. Он радостно скалился и посасывал какой-то потрох.

Такой ребенок был мечтой прославленного Бея. Кстати, заглянув в его биографию, можно встретить там такой факт. Кочегар давно пытался состряпать себе достойного сынка, но все его старания сводились на нет (можно и не говорить, чьим потомком был Квазимодо — звонарь собора Парижской богоматери). И теперь он был в экстазе — у него бешено чесался хвост и хотелось чешуи.

— Иди сюда, манюнечка, цыпляточек, котеночек! Как тебя зовут? — сладко пробухтел Кочегар.

— Пошел на х.й, меня зовут Молокосос Дзюнька!

Бей заплакал от умиления:

— Ну иди ко мне, хош дам погрызть тапок?

— А пососать не хочешь?

— Хочу-у-у! Ой как хочу! — воспрянул духом Кочегар.

Хитрожопый парнишка алчно выскочил из окружающей его мерзавщины, на ходу расстегивая сандаль и доставая что-то оттуда. Кочегар-Паша пришел в ужас, мысленно примерив длину того, что он ожидал за щечку. Но было уже поздно...

А что же в самом деле произошло с Шаболдой?

Почесывая спину, Шаболда лениво плелся по булыжной мостовой. Слонячьего мочевого пузыря нигде не было, но вдруг за мусорным ведром что-то алчно мелькнуло. Всхрюкнув, Шаболда напрыгнул на это нечто, но тут же разочарованно зевнул — это была плюшевая крыса с отъеденной левой ногой. В свое время Шаболда подавился очень аппетитной с виду плюшевой обезьяной и теперь с чувством превосходства он потащился дальше.

Но тут из-за угла медленно показался чей-то обнаженный кошмарно-волосатый зад. Агрессивно настроенный Шаболда уже приготовился к интервенции, но трезвая мысль, как удар граблями, обрушилась на его воспаленный мозг. Он вспомнил, какие ужасы ему рассказывали о "членоловке" — ловушке для гомосеков. Судорожно прижав свое добро к телу, Шаболда с наигранно беззаботным видом проскакал мимо кошмарного изобретения какого-то чокнутого профессора-онаниста, который, очевидно, страдал хронической импотенцией и манией травести.

Неудовлетворенный Шаболда частенько превращался в сексуального маньяка. В такие минуты опасно было появляться у него на виду. Первой пострадавшей была ангорская кошка, которую он вывернул наизнанку. Второй была бабка Семеновна. Она и до сих пор не поняла, что с ней произошло, но это "что-то" было ей по вкусу.

Выскочив на центральную улицу, разошедшийся Шаболда напрыгнул на упитанного франтовато одетого грузина. Но тот со смехом: "Шютишь, кацо!" — одной рукой поставил его в позу, а другой принялся расстегивать свои кримпленовые брюки. Такая перспектива не очень-то прельщала нашего друга. Заорав кошмарным голосом, он выдрался из цепких лап грузина и кинулся наутек. "Кутыргеркинджаля!" — взревел охотник, упустивший дичь, но Шаболду было невозможно догнать.

Все было бы хорошо, если бы Шаболда с разгону не плюхнулся в открытый канализационный люк. На секунду он потерял сознание. Когда дебил очнулся, он увидел в темноте чью-то оскаленную рожу с горящими глазами.

— Ты хто? — спросила она.

— Ша-Ша-Шаболда, — пролепетал наш герой.

— А я — канализационный сифилис! Гы-ы!

— Мама! — взвыл Шаболда и с сумасшедшей скоростью взлетел по стенке люка наружу. Пробежав несколько сот метров, он встрял в чью-то собачью конуру, причем его зад торчал из отверстия. Поднятый им шум заинтересовал бульдога Жучку, который пасся неподалеку. Оценив произведенную Шаболдой аннексию своей жилплощади и злобно взрявкнув, пес с разинутой пастью понесся к конуре. Его мощные челюсти сомкнулись на очке Шаболды. Многодецибельный вопль раненого папуаса потряс девятиэтажные здания. Шаболда с полуотгрызенным очком скакал по двору в погоне за Жучкой. Тот, жалобно скуля, пытался спастись. В пылу погони были перевернуты все баки с пищевыми отходами, разбита чья-то клистирная банка и сорвана бельевая веревка с сушившимися на ней лифчиками, трусами и немецкими презервативами. На шум выскочил из крайнего подъезда разъяренный дядя Абрам. Гам, стоявший во дворе, мешал ему играть в очко с Мойшей Исааковичем. Как дико ни вращал глазами Шаболда, швабра была слишком неоспоримым аргументом, и он поспешил ретироваться.

С сожалением вспоминал о нашем дебиле франт-грузин, прогуливавшийся по центральной улице в поисках пассива. Вспоминал о взбаламошном чудаке пьяный сантехник дядя Гриша, колупавшийся в канализационном люке, и дядя Абрам злобно плевался, вспоминая вывалянные в грязи лифчики и противозачаточный дефицит. А в это время Шаболда трясся от боли, холода и злобы под клеткой обезьян в зоопарке, куда принес его черт после продолжительного кросса. Был уже вечер. До дома было далеко, очень болело погрызанное Жучкой очко. Тупое отчаяние овладело Шаболдой. И так торчал он там целых две недели, пока не произошли те ужасные и невероятные события, которые... Тссс...!

Некоторое время назад Шаболда и Бей-Кочегар-Паша похоронили отравившегося кошмарным количеством денатурата пьяницу Кабыздоха. Вот как они это сделали: опасаясь сующей нос не в свои дела милиции, друзья бросили неподвижное тело Кабыздоха в проезжавшую мимо мусорную машину, и потом оно было выгружено вместе с другим мусором на городской свалке.

Прошло две недели... Светало. Среди ароматных мусорных куч, исчезая, колебались ночные тени. Вдруг куча арбузных корок слабо зашевелилась, и оттуда высунулась грязная физиономия Кабыздоха с половинкой арбуза на голове. Он недоуменно озирался, вращая чувствительным носом. Да-да, это был он. Его организм, в котором вместо крови тек этиловый спирт, вынес ужасную дозу денатуры, но он находился в полнейшем отрубе, что иногда бывает. Пьяно замычав, он на карачках подполз к горке отбросов, от которой исходил слабый слегка волнующий аромат. Поковырявшись, Кабыздох выудил из глубины пустую бутыль от коленвала. Алчно всхрапнув, он припал своими толстыми губами к горлышку, высасывая остатки. Опохмелившийся Кабыздох представлял собой супердикое зрелище: что-то вроде смеси упившегося до чертиков сантехника и изнасилованного вурдалака.

Вдруг из-под куста дикого апельсина вылезло какое-то косматое и грязное чучело. Сморкнувшись, оно взблеяло: "Ну ты, взбздну!" От страха Кабыздох наложил в лохмотья грязных трусов остатки завтрака двухнедельной давности.

Тут из-за куч и камней стали выползать подобные выродки. Теперь от страха Кабыздох был уже совершенно трезв. Каждый его член дрожал от страха. "Ну ты, нагнись!" — заорали все. Что происходило в следующие 27 минут, трудно описать, история об этом умалчивает.

Охая и держась за очко, Кабыздох сел на полусгнивший лошадячий череп. Немедленно оттуда выползла раздосадованная гадюка и укусила его за конец. Она знала, за что кусать. Какое-то чучело подскочило к Кабыздоху и высосало яд из ранки.

— Не обижайся на нее , Маринка не любит, когда по ней топчутся сапогами , — прошепелявило оно, — хочешь с нами дружить?

— Ужасно хочу! — обреченно буркнул Кабыздох, — а вы кто такие?

— Мы наркомашки. Хочешь курнуть?

— Давай, — сказал Кабыздох.

Наркомашко подскакало к куче отбросов и умело вышкребло оттуда рваный вонючий носок, быстро раскропалило его и начало забивать противотанковый косяк. "Сейчас будет ничтяк" — пообещало оно. Достав замурзанную спичечную коробку и сунув косяк в рот кретину, оно сказало: "Взрывай!" Тот чиркнул спичкой и затянулся несколько раз.

Фиолетовый туман застлал его мозг. Ему чудилось, что его засасывает сопляной водоворот, виделось, как он берет миньет у бегемота, доказывает свою правоту голым задом рассерженному дикобразу. Ему казалось, что у него высасывают глаза, смакуя каждый кусочек отгрызают уши. Кругом черные мухи, красные искры, летящие булыжники... Очнулся он только к вечеру.

— Вот это долбит, ни хрена себе! — были его первые слова, — я до сих пор тащусь, а какие галлики — финиш!

— Это же культура! — авторитетно произнесло одно из наркомашек, — еще потянешь?

— Ну нет, на сегодня хватит.

— Тогда пойдем гулять.

— Пойдем! — обрадовался Кабыздох.

Вся толпа, а их там было около двух десятков, ломанулась в направлении зоопарка.

— Уворуем жирафа! — вопило одно наркомашко.

— Отжарим верблюда! — орали другие.

— Нет, давайте выпустим обезьян из клеток и возьмем их себе, — предложил на халяву Кабыздох.

Толпа радостно взвыла и прибавила скорости. Вот они затаились у ограды, притворившись урнами во избежание неприятных контактов с милицией и сторожами. Через минуту они перемахнули через забор и помчались дальше.

А зоопарк жил ночной жизнью. Блеяли удавы, кудахтали ночные медведи, квакали совы и рычали жабы. Все это навевало бы тоску на нашего друга, если бы не четко поставленная цель. Наркомашки и Кабыздох подскакали к обезьяннику и на цыпочках подкрались к замкам.

— Но пассаран! — взревел Кабыздох, врываясь к макакам в клетку.

— Эль пуэбло, унидо, кама вера вэсидо! — орали наркомашки.

Поднялся невообразимый шум. Обезьяны в темноте подумали, что на них напали туберкулезные верблюды, и с дикими воплями скакали по потолку и по стенкам своих ненадежных убежищ в надежде спастись. Но не тут-то было! Наркомашки и Кабыздох похватали всех четвероруких и позатыкали им глотки. Кошмарный вид наркомашек произвел гипнотическое действие на бедных обезьян. Они валялись на траве штабелями, сонно мыча и пассивно подергивая конечностями. Все смолкло, и вдруг в ночной тишине раздался слабый дробный звук, исходящий из-под клетки. Алчно засопев носом и приспустив свои одежды, Кабыздох молниеносно ринулся под клетку, рассчитывая наказать спрятавшегося там, как он полагал, орангутанга. В ту же минуту наркомашки услышали страшный вой из-под клетки. Член Кабыздоха попал в крысоловку, поставленную сердобольным сторожем Антипкой. Пружина крысоловки щелкнула, и Кабыздох оказался в западне. В наступившей на миг тишине он услышал какие-то привычные и родные звуки, исходившие из темного угла. Это покряхтывал и похрюкивал во сне Шаболда, стуча зубами от холода. Кабыздох слабо ойкнул. Он бросился к другу и принялся целовать его загаженную морду и хлопать по ушам. Сопли умиления текли у кретина из носа.

Проснувшийся и ничего не понявший Шаболда подпрыгнул вверх, но глухой звук засвидетельствовал, что его голова смачно приложилась к бетонному основанию клетки. Вдруг он учуял такой милый и неповторимый букет запахов из тройника, денатурата, коленвала, самогона и грязных трусов, который мог исходить определенно только от одной личности во всем мире.

— Ка-ка-кабыздоша! — Ша-шаболдик! — промямлили друзья и бросились в обьятия друг к другу. Радости встретившихся не было границ. Одно из наркомашек от умиления село под куст и начало копать яму, другое принялось грызть ногти на ноге, третье тихонько подвывало.

На полянке перед обезьянником поднялось бурное веселье. Все плясали, выли, гремели костями, мычали, скорготали, хлопали лапами, свистели носом, и вдруг вся компания застыла, пораженная диким ужасом. Шаболда и Кабыздох почувствовали, что теряют рассудок...

В то самое время, когда Кабыздох встретил Шаболду, в резиденции Кочегар-Паши происходило следующее. Паша обучал Молокососа Дзюньку всем видам половых извращений, воровству, попрошайничеству, дзюдо, какуто-дзюцу, искусству драки на граблях, на кофейниках и другим необходимым вещам. Дзюнька был на редкость способным учеником. Ни один урок не проходил даром: он приносил домой бумажники, набитые деньгами, ворованные продукты, приводил стайки бл.дей и стада гомосеков. И сейчас, зарывшись с головой в тазик с объедками, он алчно уплетал свой ужин. Бей-Кочегар-Паша много рассказывал ему о своих пропавших друзьях, и Дзюнька сочувственно качал головой.

Наступило воскресенье, и новоиспеченные друзья решили тайком пробраться в женскую баню, чтобы там на славу порезвиться. Надев на себя маскхалаты в виде ситцевых сарафанов и цветастых косынок, Бей и Молокосос крались через базар, причем Дзюнька не упускал случая, чтобы что-нибудь не увести. Его живот раздулся под сарафаном от ворованных вещей, так как он все бросал за пазуху. У выхода их чуть не забрал в отделение постовой милиционер Федя Дураков, который понял, что перед ним две воровки, но Дзюнька голосом юной, но бывалой уличной девки пообещал прицепить ему бытовой сифилис, и Федя понял, что лучше не связываться с этими бойкими бабенками. Благополучно миновав здание КГБ, Кочегар с Молокососом вошли в баню и приобрели билеты в общий зал. Кассирша явно ничего не заметила, и друзья воспрянули духом. Они сразу же попали в раздевалку.

Зрелище, которое предстало перед их глазами, заставило оттопыриться их сарафаны спереди. В раздевалке было около десятка представительниц женского пола в костюмах Евы. Кочегара хватило на полминуты. Взмычав и задрав низ сарафана, он с видом тореадора ринулся к какой-то дуре, которая, лежа в аппетитной позе, почесывала между ног. Брошенное копье достигло цели. В раздевалке поднялся дикий гам и клекот. Дзюнька в ту же минуту сцапал какую-то толстенькую армяночку, которая, как он успел заметить, подбривалась. Среди шума явственно послышался голос: "Ша, бабоньки, ша!" Шум сразу же прекратился, и к нашим друзьям выстроились две очереди. Система стала работать бесперебойно. Кочегар, Дзюнька и все остальные заторчали.

И вдруг! Дверь раздевалки распахнулась, и в ней появился упитанный армян невысокого роста с искаженным от злобы лицом. Он подозревал свою жену в лесбиянстве, хотя сам был убежденным гомосеком, и сейчас, подглядывая за ней в окно, он увидел картину, которая потрясла его чуткую душу. Он бросился ко входу бани, споткнувшись о бордюр, он вывалялся в лошадином навозе и разбил себе нос, поэтому представлял собой зрелище довольно дикое. А когда он, расстегнув свои штаны, достал какое-то ужасающее подобие бревна, видавшие виды бабы завопили нечеловеческим голосом и стали прятаться под лавки. Но армяну было не до них. Со всей дури долбанув жену этим бревном по лбу так, что она камнем упала на пол, он пошел на Кочегара с Дзюнькой. Турецкоподданный негр подпрыгнул на месте и бросился в парную, за ним последовал и Молокосос. Вслед за ними в парную ворвался армян, со свистом болтая своим концом и злобно воя. С полок посыпались, дико вопя, голые распаренные тела баб.

Дзюнька вскочил на лестницу, ведущую на чердак, и как козел поскакал на крышу. Путь был открыт и для Кочегара.

Граждане, гулявшие по улице, услышали слабый гром и, думая, что пойдет дождь, посмотрели наверх. Что же они увидели! По крыше бани скакали трое полуголых кретинов. Кочегар понимал, что если его догонит армян, ему настанет конец. Дзюнька был, очевидно, того же мнения: он с разгону прыгнул в какую-то дымоходную трубу. За ним последовал и Кочегар, который был, вообще говоря, специалистом в этом виде спорта. Разъяренный армян тоже ласточкой прыгнул в дымоход, но его жирная волосатая попа явно не соответствовала размерам трубы. Он застрял, жутко вопя в трубу и болтая вонючими грязными ногами.

Один китайский биолог заметил, что обнаженный человеческий зад привлекает животных. Над баней пролетала стая дятлов, и один из них увидел аппетитное дупло, которое, вообще говоря, находилось между ног замолчавшего от усталости армяна. Дятел хищно спикировал вниз и алчно запустил свой долбящий клюв в очко в поисках добычи. Тут же ему попалась парочка аппетитнейших глистов. Обрадованный дятел с вдохновением задолбил этот богатый пищей эрзац лесоматериала, но в это время верзилище армяна издало гремящий звук. Пораженный газовой атакой дятел без памяти шлепнулся на карниз, где его тут же захавали местные кошаки, а армян прыгнул с крыши, упав прямо в милицейскую коляску, за рулем которой сидел небезызвестный милиционер Федя Дураков, который всегда появляется в самый неподходящий момент. Мотор зарычал, и коляска понеслась в участок. Что было дальше с армяном, нам неизвестно. Может быть, он пал смертью храбрых, возможно, сидит или лежит, или жарит, а может, его жарят.

А Дзюнька с Кочегаром сидели в подвале, закопавшись в кучу угля. Каждый шорох вызывал дрожь в ногах. Наконец наступила тишина, и они стали успокаиваться. Кочегар был негром, но сейчас его рожа была измазана до безобразия. Он вылез из угля, вздохнул и принялся ковыряться в ухе, но вдруг он услышал приближающийся топот. Взвизгнув, Паша снова нырнул в кучу угля и затаился. А Дзюнька, наоборот, высунул свое испуганное лицо из угля и остолбенел. Что он увидел, трудно себе представить. И в который раз все покрыл зловещий мрак неизвестности...

Стояло раннее утро. Поднималось обшарпанное облаками солнце, и на тротуарах дымились подожженные дворниками кучи мусора. Иногда тишина прерывалась воплями кошек, которые давали жесткий отпор наседавшим на них котам. Гулко пробежала по мостовой небольшая банда налетчиков, ограбившая станционный буфет. В грязи, гнусно каркая, плескались воробьи и били хвостами головастики. С речки раздавался протяжный дискант жаб, а если бы вы оказались на морской набережной, то увидели бы, как стая голодных акул и бронтозавров догрызает какого-то раннего купальщика... Город просыпался. А в общественной уборной происходило очередное злодеяние жестокого шпиона Ивана Мотни.

Алчно потерев волосатые руки, он вытащил из своего фирменного кулька с надписью "SEXBALL" несколько пачек дрожжей и, гнусно захохотав, бросил их в очко. Вдруг сзади послышался едва заметный скрип. Мотня выхватил нейтронный дифференциатор, сработанный под старый сухой огурец, и направил его в сторону выхода. Там стояла какая-то дебильного вида бабка, скаля свою оставшуюся пару зубов. Вы, конечно же, узнали ее. Это была все та же Нинка Мясоедова. С тех пор как число гомосеков в городе несколько поубавилось, ее доходы снизились, и она проводила различные эксперименты по маразматическому бизнесу. Она записывалась в члены кружка памяти Мухоморова, но литератор из нее не получился, собирала окурки от заграничных сигарет, спекулировала фантиками и арбузными корками, продавала на развес собственного изготовления абстрактные скульптуры из дерьма. Застав Ивана Мотню за его занятием, она приняла его за простого вредителя-любителя. Бросив ведра и гнусно проскорготав какое-то попурри на тему статей уголовного кодекса, она решила стребовать с него сумму за молчание. Агент 007 прикинулся простачком.

— Гони червонец! — алчно гнусила Нинка, — не то заложу!

— Давай за рупь столкуемся, — отвечал Ваня Пе, спрятав дифференциатор.

— Ну гони синенькую, — мычала она, — чаво жмотисся!

— Трояк и ни цента больше! — жестко произнес шпион, достав мятую бумажку.

— Ну ладно, — буркнула она, протянув грязную лапу. В этот момент Иван Мотня провел серию умелых приемов джиу-джитсу. Отрубленную Нинку он погрузил в стоявший рядом собачий ящик, и, увидев, что собачника нет рядом, погнал лошадей на окраину города в свою резиденцию.

Когда тачка загромыхала по булыжной мостовой, из нее раздались страшные матерные вопли и злобное рычание. Там сидела троица выловленных собаков и бешеный гомосек. Проснувшись и увидев что-то новенькое в углу своей тюрьмы, они с ревом стаей ринулись туда.

Но у нашей дуры от страха прибавилось сил: хотя бешеный гомосек успел обидеть ее в дряблый старушечий зад, Нинка все же загрызла и замесила до смерти его и одного из трех собаков — алчную сучку Грыжу. Два других собака обгадились от ужаса и забились в дальний угол, жалобно скуля.

Иван Мотня, злобно ругаясь по-английски, мчал телегу к своей резиденции. Его миссия в этом портовом городке была практически выполнена, и он собирался уплыть под водой в Турцию. Сначала он хотел отжарить в ухо попавшуюся ему не вовремя бабку, а потом удушить ее и бросить в выгребную яму. Но он прикинул кое-что к носу и решил, что она может быть ему полезна.

Наконец он подъехал к обшарпанному сарайчику.

— Тпру! Поганыя! Тудыть твою good bye! — рявкнул Иван Мотня и подогнал повозку к дверям. Он быстро распахнул их и осторожно приоткрыл собачий ящик. Тут же оттуда вымелась Нинка и с кошачьим мявом напрыгнула на Ваню Пе. Он квакнул какое-то саксонское ругательство и приемом карате поставил ее в позу. Иван Мотня уже намылился засадить, как вдруг к нему подкралась очнувшаяся алчная сучка Грыжа и лизнула его за конец, как бы признавая его хозяином. Тут агент 0707 и очконул. Он вскочил на дерево, потом на крышу сарая, потом на крышу нужника. Гнилые доски под ним треснули, и, мелькнув сквозь очко, он погрузился на глубину пяти метров. Пуская носом пузыри и отплевываясь, он всплыл на поверхность и взглянул в деревянное очко. Тут же ему в глаз шлепнулся мерзкий шматок. "Ой!" — сказал шпион и снова нырнул в кое-что. Над очком издевательски красовался мерзкий зад Нинки Мясоедовой, которой, наверно, что-то приспичило после долгой тряски в собачьем ящике. Поняв, что произошло, Ваня Пе подскочил вверх, суровейшим образом забодав Нинку между ног.

Дав ей знать, кто здесь хозяин, он надел на нее намордник и выволок из сарая целый бак превосходнейших пищевых отбросов ей на завтрак. Нинка тут же алчно захавала предоставленное ей добро. Наступил вечер, и злой шпион лег спать согласно инструкции. Черт побери! Что-то мешало ему спать, и он без конца чесался. Включив свет, Иван Мотня был поражен — по телу сновали толпы мандавошек.

— Оh Fuck Your Mouse! — возопил шпион, и, сорвав со стены электросношальник, хотел наказать вонючую дуру, но вдруг!..

Из его носка послышалось слабое гудение. Сунув туда волосатую лапу, он вытащил УКВ сигнализатор. Это было сигналом о том, что объект, подлежащий вербовке, находится в удобном для этого месте. Ваня Пе схватил свой дифференциатор, несколько гранат с нейтронным зарядом, пачку денег, пинком разбудил Нинку, сел с ней в микровертолет с бесшумным ходом и помчался по направлению к зоопарку.

Приземлился он около клетки с бегемотами, совершавшими в этот момент свои половые отправления. Сняв с Мясоедовой трусы, поставив ее раком и воткнув ей в очко отгрызенную кем-то лапу кенгуру, Пе надел маску Фантомаса и бросился к клеткам обезьян, откуда слышался шум, гам и хохот. Выскочив из-за кустов боярышника, он и Нинка злобно завыли по-жирафьи...

Когда толпа наркомашек и наши друзья поотрубались при виде Мясоедовой и агента 0707, Мотня хотел было схватить Шаболду и броситься наутёк. Но вдруг обезьяны, очнувшись, подняли такой сумасшедший визг, что вся толпа мигом подскочила на месте, и, увидев, кто перед ними, дала дёру. Злой шпион, схватив Нинку, бросился за ними, в его руках появился дифференциатор — страшное оружие, которое делало всех шизофрениками и импотентами. Он не заметил, как все наркомашки спрятались под кустом и что-то затеяли — это у одной запасливой твари случайно оказался прекраснейший кошмарного вида носок, добытый где-то на стройке (такой культурки не пробовали даже самые бывалые наркомашки). Когда шпион приблизился к кусту, вся банда выпустила дым прямо ему в нос. Жутким образом обкумаренный агент 0707 вместе с Мясоедовой вырубился здесь же на клумбе, чем немного рассердил старого клумбовика, ковырявшегося там.

Наркомашки, догнав Шаболду и Кабыздоха, перебрались через забор и мгновенно скрылись в подвале ближайшего дома. И вовремя! Сторож Антипка запсиховал не на шутку, услышав, какая дребедень творится у него на территории, и скрепя сердце позвонил в отделение. К раскрытым воротам зоопарка подъехал мотоцикл с коляской, нет нужды говорить, что из него выскочил милиционер Федя Дураков. Достав мощный фонарь, он без труда нашёл шпиона и Нинку, погрузил их штабелем в коляску и умчался, не подозревая, какой драгоценный улов ему попался. Забегая вперёд, скажем: когда была установлена личность Ивана Мотни, Федя получил высокую награду, и хотя он на радостях пропил её, все были очень довольны. Так пришел конец злодеяниям жестокого шпиона Вани Пе — агента 0707.

А компания мчалась по тёмному коридору подвала в поисках убежища. Выскочив из-за очередного поворота, наши друзья затормозили перед кучей угля. Наступила гробовая тишина...

Комната была пуста, было холодно и, чтобы согреться, Шаболда скакал вдоль стен, мерзко сморкаясь по сторонам. Вдруг он почувствовал сквозняк — это в углу приоткрылась какая-то щель, и оттуда вымелось стадо крыс, пауков и гадюк. Все они, шипя и пища, бросились на Шаболду...

С диким криком он проснулся, и тут же мощный удар в область носа снова бросил его на подушки. Кабыздох сердито ворчал — крик Шаболды разбудил его. Вдруг откуда ни возьмись появился Молокосос Дзюнька и, грозно поднеся полурасстегнутый сандаль к носу Кабыздоха, заорал: "А ну, что это такое? Почему дружка заобидел? Ишь, террорист, смотри!" — Усмиренный Кабыздох прыгнул в свою постель и затаился. Дзюнька хотел было лечь, но вдруг услышал, что Бей-Кочегар-Паша отвратительнейшим образом пердит во сне. Матюкнувшись, Молокосос выскреб из дальнего угла кусок шланга. Один конец он осторожно воткнул в очко Бея, а другой присоединил к крану-отводке. Прислушался. Бей-Кочегар-Паша не проснулся.

Тогда, злорадно ухмыльнувшись, Молокосос Дзюнька со всей дури крутнул ручку крана. Паша дико взревел, взлетел и шлепнулся. Его живот был раздут до безобразия. Видевшие все это Шаболда с Кабыздохом хором смеялись пропитыми голосами над выдумкой своего младшего друга. "Вот это клизма!" — восхищались они.

Бей-Кочегар-Паша хотел было сделать из Дзюньки вермишелевое рагу, но его способный ученик сделал ему классический поджопник и треснул лбом в живот. Страшно застонав, одной рукой схватившись за живот, а другой за очко, Кочегар ринулся к унитазу, и его компаньонам стало не по себе от атмосферы, воцарившейся в их обиталище. Вскоре все недовольно легли спать, и до утра не случилось никаких происшествий...

Проходили дни, недели, месяцы, годы. Компания проводила жизнь, портя настроение мирным жителям портового города. Часто они ходили в гости к наркомашкам и все вместе устраивали такие кошмарные оргии, что у городских властей дыбом вставали волосы. А что с ними сделаешь? Не от большого ума и хорошей жизни стали они такими.

Вот и все, что мы узнали о них, остальное покрыто зловещим мраком неизвестности...