КОГДА ХОЧЕТСЯ ПОЛЗАТЬ, НЕ ВЗЛЕЧУ

Из цикла "В лучах рассвета"

Мигель шел по Западному бульвару, мимо четвертой уже статуи Президента. Президент был в мундире и с большим биноклем в руках. В бинокль Президент смотрел на блистательное будущее и сверкающие перспективы, потому что без бинокля их было не видать. На прошлой неделе соратники из группы Лысого Хосе взорвали один памятник, – и на этой неделе никто уже ничего не слышал ни о Лысом Хосе, ни о его группе. Памятник...

Он почтительно постоял перед Президентом, с видимой неохотой повернулся и пошел дальше. Памятник, подумал Мигель. Если ничего не выйдет, Старый Педро проклянет меня. Старый Педро съест меня заживо, если сумеет отбить у полиции, но отбить меня у полиции он не сумеет. Хотя если ничего не выйдет, так с чего бы Старому Педро подозревать, что Мигель замешан в "гнусной котрреволюционной авантюре"? Не с чего, потому что Старый Педро ничего не знает. И никто не знает.

Он и сам ничего не знал, он до сих пор не был уверен, что знает, но ведь не зря же Алонсо вдруг ни с того ни с сего рассказал ему об этом тогда, десять дней назад, в баре на набережной. Они сидели там, уверенные в безопасности, потому что группа вот уже полгода ничего не предпринимала, и Алонсо полушепотом читал ему свои новые стихи. Можно было бы и погромче, потому что в стихах не было решительно никакой политики, в них вообще почти ничего не было, кроме прельстительного, но непроглядного тумана, из которого иногда вдруг вырастали причудливо искаженные силуэты обыкновеннейших вещей. Алонсо рассказал ему тогда, и Мигель даже не собирался верить, но на следующий день Алонсо взяли, а три дня назад его труп был обнаружен на свалке. В официальной сводке указывалось, что покойный пал жертвой грабителей, а недостающие части тела были в свое время изъяты бродячими собаками.

Памятник... Мигель дошел до перекрестка и свернул на проспект Мартинеса. На углу была еще одна статуя Президента. Президент стоял рядом с Мартинесом и почтительно, но с достоинством внимал. Теперь было уже совсем недалеко, но именно поэтому следовало быть особенно осторожным, и Мигель даже остановился у витрины большого универмага, чтобы пригладить волосы, поправить галстук и взять сумку самым непринужденным образом. Вид был более чем благопристойный, у всех членов группы Старого Педро всегда был исключительно благопристойный вид. "Внешность в наше время решает все", – не уставал повторять Старый Педро. Всякие там болтливые замарашки, как бы ни витийствовали, а никогда ничего и не добьются, потому что сразу видно, до какой степени они не похожи на порядочных людей. Ну как можно, к примеру, добыть деньги для революции, если тебя и в банк-то не пустят?

Мигель шел походкой добропорядочного человека, которого не заботит ничто, кроме патриотического долга, шел быстро, но не настолько быстро, чтобы привлечь внимание, и дворец Президента показался уже минуты через три. Дворец был, как всегда, огромен, монументален и утопал в зелени, и, как всегда, стояли перед дворцом гвардейцы. Еще на площади был памятник, также охраняемый гвардейцами. Мигель остановился и рассмотрел памятник подробнее.

Это, разумеется, было вполне патриотично, хоть прагматически излишне: кто, спрашивается, его не видел, этого памятника? Президент радостно встречает Мартинеса, выходящего из большущей темно-серой ракеты. Все знали этот памятник, и даже маленькие дети были великолепно осведомлены касательно высокого смысла, заключенного в этой скульптурной группе. Странно, подумал Мигель, никому и в голову не пришло задуматься над тем, что это единственный охраняемый памятник Президенту. Наверное, Алонсо все же был прав. Да, он был прав, подумал Мигель, сел на скамейку и закурил: сейчас важнее всего было не волноваться. А разве он волновался? Да нет, ни в коем случае, такого и представить себе нельзя, чтобы он вдруг начал волноваться... Мигель отшвырнул почти целую еще сигарету и рывком вытащил из сумки автомат.

Как ни странно, никто ничего не заметил, хотя что тут странного, в аллее почти и нет никого, очередь по охране, очередь в сторону дворца, пригнуться и добежать до ракеты. Главное – успеть нырнуть под цепь, чтобы по голове не задела, там должна быть дверь, он сам ее видел, эту дверь, Алонсо прав, разумеется, Алонсо просто не может ошибаться, не то что эти... которые все сидят и нудят про эксплуатацию человека человеком, а чтоб взорвать статую Президента, так кишка тонка... Он выпрямился.

Очередь туда, очередь сюда, гвардейцы напуганы, преимущество внезапности, всегда надо действовать внезапно, до чего же неудобно висит цепь... И сумка мешает, а еще этот стоит, словно Президента из себя изображает. Антонио говорил, они специально учатся... Мигель выпустил в гвардейца короткую очередь и скользнул в люк. Теперь он был под защитой широкой спины бронзового Мартинеса.

Мигель нажал кнопку – там просто не было больше кнопок. Дверь закрылась. Все, подумал он, пряча автомат в сумку, вот уже и все. Если только не будут пытаться подорвать ее гранатами... Хотя что ей гранаты, вон какая большая, а пока приведут танки, он уже успеет. Мигель осмотрелся.

Было тихо, светло, прямо перед ним была запертая дверь, а над дверью горело табло: "Биологический контроль". Время шло, танки, наверное, были уже на набережной, а дверь все не подавалась, а табло все горело. Наконец что-то щелкнуло, зажглась надпись: "Биологический контроль завершен". Мигель еще раз навалился на дверь, но она открылась сама: скользнула вбок, не обращая внимания на его усилия. Он шагнул вперед – и оказался в лифте. На стене кабины было много чего нарисовано – план, наверное, а еще были кнопки. Он нажал ту, против которой было написано: "Рубка".

Рубка Мигеля разочаровала: там было всего одно кресло, пульт перед креслом и очень мало надписей. Мигель даже усомнился было в том, что успеет, прежде чем подойдут танки, но надо же хоть попытаться! Он устроился в кресле и нажал кнопку возле самого большого экрана. Экран засветился! Все-таки правильно говорит Старый Педро: "Порядочный человек, если хочет, всего добьется".

На экране была площадь, и пока что ничего особенного на площади не происходило. То есть сновали вокруг гвардейцы с автоматами и базуками, но они-то Мигеля как раз не беспокоили, плевать ему было на базуки, вот если танки... Мигель показал гвардейцам кулак и вновь уставился на пульт.

Почему-то только сейчас ему пришло в голову, что он может не разобраться в управлении, что в ракете может даже просто не быть горючего, что гвардейцы сейчас не атакуют ракету, потому что не велено ее разрушать, а велено ждать, когда он сам выйдет из этой проклятой скорлупы... Мигель с отвращением посмотрел на пульт. Закурил – немедленно зажглось табло: "Загрязнение воздуха. Необходима усиленная вентиляция". С ожесточением раздавил сигарету о какой-то циферблат – и увидел маленькую аккуратную надпись. "Биоэлектронное управление", – гласила она, и прямо над нею была длинная плоская клавиша. Биоэлектронное – это хорошо, Старый Педро под большим секретом рассказывал активу группы, что такие штуки есть у военных, в самых что ни на есть элитных частях. Мигель нажал и откинулся на спинку.

Белая матовая штуковина нависла над его головой, и Мигель брезгливо поежился: такие вот, говорят, держат в тайной полиции. Но тут была не тайная полиция, тут с Мигелем не случилось ничего страшного. Просто вдруг ни с того ни с сего раздался спокойный голос.

– Здравствуй! Я был пилотом этого корабля. Ты собираешься лететь? Надеюсь, я смогу тебе помочь... Для начала хотя бы выйти на орбиту.

Мигель должен был бы удивиться, что в ракете есть еще кто- то, но удивился лишь тому, что этот дурень зачем-то предлагает ему выйти на орбиту.

– Ни в коем случае, – решительно ответил он. – У меня другие задачи. Я не собираюсь спасаться бегством.

– Бегством? Какое бегство? Прости, но не уверен, что я тебя понимаю. Хотя прошло много времени...

– Да! – гордо произнес Мигель. – Это было бы постыдным бегством от трудностей, от долга перед человечеством. Я должен уничтожить дворец Президента.

– Это вон то здание? Можно, только ты уверен, что следует?

– Послушай, – сказал Мигель, – зачем ты задаешь глупые вопросы? Или ты... Легавый! – заклеймил он голос.

– Я не легавый. Я пилот. И я не задаю глупых вопросов. Я никогда этого не делал, – голос, похоже, был искренне возмущен. – Я только прошу объяснить причину.

Мигель объяснил. Он объяснял долго, потому что вообще не был приучен объяснять, пусть этим занимаются всякие... агитаторы, а настоящий революционер должен не убеждать массы, а вести их за собой. Но в конце концов у Мигеля, кажется, получилось, и он замолк, довольный.

 – Ладно, – сказал голос, – Президент – сволочь.Это не подлежит сомнению.  Я готов даже допустить, что он большая сволочь. Но неужели что-то изменится, если ты его уберешь?

– Изменится, – заверил его Мигель.

Ему до смерти не хотелось спорить на эти темы.

– Ладно, – сказал голос, – убирай.

На пульте загорелся еще один экран, и Мигель увидел короткую толстую трубу, медленно поворачивавшуюся в направлении дворца.

– Давай, – сказал голос. – Это как раз просто.

– Нет, – ответил Мигель, – это будет слишком просто, и массы угнетенного народа, вдохновленные моим примером, не поднимутся на борьбу.

– А, тебе надо еще поднять массы, примером их вдохновив предварительно? И как ты это собираешься сделать?

– Взлететь и таранить дворец! – Мигель был возмущен, поэтому у него, может быть, получилось слишком резко.

Голос приобрел какие-то вовсе уж странные интонации.

– А ты знаешь, что тогда будет?

– Атомный взрыв, – с уверенностью ответил Мигель.

– Тебе очень хочется, чтобы тут случился именно атомный атомный взрыв? Во-первых, атомный взрыв у тебя получится едва ли. А во-вторых, даже если не получится, все равно от города мало что останется. Некого будет вдохновлять.

– Да! – сказал Мигель. – Да, я погибну, и многие погибнут, но они падут в справедливой борьбе за правое дело.

– Им хочется?

– Объясни, как взлететь!

Мигель понял, наконец, кто был этот идиот, называвший себя пилотом. Да и чего можно ожидать от человека, у которого нет ничего, кроме профессии? От профессии у него классовые предрассудки и мелкобуржуазная ограниченность, поэтому и болтает о всякой ерунде, не желая помочь революционеру...

– И тебе не жалко ракеты?

– Ракеты? Да она же просто старая железяка! Объясни, как взлететь! И довольно морочить мне голову!

Мигель ждал ответа. Ждал, глядя на экраны, уверенно глядя в будущее, в то близкое уже мгновение, когда он сокрушит Президента и поднимет многотысячные массы на борьбу. Он ждал – и увидел, как полыхнуло огнем из трубы, как исчез дворец, как нестерпимо горячее синее пламя опалило площадь и как начала подниматься ракета. Что-то сдерживало ее.

– Цепи, – сказал голос.

Потом ракета рванулась вверх, в небо, где уже собирались самолеты, в небо, где уже не было самолетов, в небо, где не было воздуха, необходимого даже лучшим в мире самолетам, в небо, где не было ничего.

– Ничего, кроме вакуума, – сказал голос с наслаждением.

– Скотина! – сказал Мигель. – Ты куда?!

– В космос, разумеется.

– А почему ты не улетел раньше, трус?!

Голос ответил, с трудом сдерживая презрительный смех.

– Я ждал попутчика. Космолетчика. Дождался, ничего не скажешь...

Мигель дернул первый попавшийся рычаг.

– Бесполезно. Спустись лучше в каюту. Консервы в холодильнике.

И голос замолк. Ракета шла вперед, туда, где когда-то родилась, где родился пилот, давно уже зарытый в землю чуждого ему мира и не причастный к тому, во что превратили этот мир, пилот, от которого не осталось ничего, кроме ментозаписи в бортовом компьютере – а может ли от человека остаться больше?

Человек в рубке громко орал и бил кулаками в переборки, пока невидимая, но сильная рука не вытолкнула его в лифт.

– Ладно, – сказал голос, – так и быть, выпущу тебя.

Мигелю показалось, что пилот сплюнул.

 1978